Любовь на руинах (СИ) - Иванова Ксюша

— Доктор, для тебя — что угодно! Я сейчас растоплю — немного прогрею. Только ты уж по-быстрому — я ночью и во двор стараюсь не высовываться.

Иван шагнул в баню, представлявшую из себя небольшой бревенчатый домик. Она, не раздумывая — за ним следом. А я, тяжело вздохнув, остался стоять у входа в помещение, сжав в руках автомат и вслушиваясь в непривычные звуки ночного леса.

Стоял и думал о том, что совсем немного знаю женщин, да и людей вообще, которые вот так, как она, своими способностями и знаниями, могли бы вызвать уважение совершенно незнакомого еще пару часов назад человека. Которые готовы были бы бескорыстно помочь. Сделать что-то просто так. Ведь, по сути, мужик по-любому бы нас оставил переночевать — у него не было выбора. Могла бы и не тратить на него свои силы и драгоценное лекарство. Но ведь она даже не возразила. И, скорее всего, любому бы помогла, даже тому, кто причинил вред ей самой…

А еще в голове вновь и вновь вспыхивали разноцветными искрами ее слова, те самые, о чувствах… И это ее ласковое — "Слава" как мальчишку пробирало до дрожи. И когда, спустя полчаса, хозяин нерешительно выскользнул на крыльцо, боялся — было заметно, я, указав ему на дом, остался стоять. Даже в мыслях не мог бросить ее здесь одну.

15. Рыжая

Я помню те книжки — маленькие, с яркими обложками, на которых был непременно изображён красавец-мужчина с обнаженным торсом и девушка с развевающимися на ветру волосами. Мама любила их читать. И я… в тайне от неё. Читала и верила, что существует ТАКАЯ любовь! Чтобы от каждого прикосновения — удар тока, чтобы целовать — и забывать свое имя и обо всем, что окружает!

Тридцать один год в моей жизни не было ничего и близко похожего на эти глупые сказки… Восемь последних лет я ненавидела мужчин, и ни один из них по моей воле не касался меня.

Жила без мужика. И была этому рада. Не мечтала, не ждала. Хотя нет, вру, конечно, самой себе вру. При всей нашей примитивной, приземленной жизни, при всей низменности желаний современных людей, при всем при этом, где-то в глубине души я мечтала. О чем? Об искренних, честных, сильных чувствах? Мало верилось в них, особенно на фоне окружающей действительности. Просто хотелось быть не одной. Хотелось быть ЗА чьей-то сильной спиной. Хотелось, совсем немножко… чтобы было к кому прижаться ночью и не ждать предательства и боли.

Только Ярослав… он не укладывался в круг моих представлений о современных мужчинах. Я мало его знала, но благородство и великодушие… их видно сразу. И сила. Маленькая девочка, еще живая, еще существующая, хоть и невидимая глазу, спрятавшаяся внутри меня, шептала тоненьким голоском: "И красота!!!" И как бы я не возражала ей, что это, как раз-таки неважно, понимала, что имеет значение, и важно, и нравится… очень нравится. Всё в нем: от высокого роста и размаха широких плеч, до красивых карих глаз с черными ресницами. И брови, и волосы… и пусть дреды… они в его случае совсем не признак нечистоплотности.

И плевать на все… даже на мои собственные прежние размышления и чувства. Просто я — живая! Просто я чувствовала! Просто я до безумия, до восторга хотела трогать, целовать этого мужчину. Только его. Вот такого — который одновременно грубый и заботливый, чужой и близкий, непривычный и нужный…

Села в бане на деревянную скамью и невидящим взглядом уставилась в угол маленького совершенно тёмного помещения, в котором хозяин непонятным мне образом как-то умудрялся ориентироваться. А потом смотрела на огонь в печке-буржуйке, слушала и не слышала то, что рассказывает мне старик. Я еще переживала этот поцелуй, я все еще обнимала Славу… И поняла, что меня о чем-то спрашивают только тогда, когда Иван остановился рядом.

— Что?

— Что делать с ней, доктор? Как помочь? Девчонка она совсем. А тут такое! Куда детей девать? Помоги, прошу тебя!

— Да что я-то могу?

Он уселся на лавку рядом со мной. Опустил большие ладони на колени. Помолчал. Потом резко встал и шагнул к двери. Так жаль его стало, что я, мысленно ругая себя на чем свет стоит, быстро, чтобы не передумать, сказала:

— Стой! Назад ехать будем, я ее попробую с собой забрать. У нас операционная есть. Если успеем только. И если раздобудем лекарств — у меня почти ничего не осталось.

— Правда? — он не верил, по голосу это было хорошо слышно. — Заберешь? А они? Они тебе разрешат?

— Не знаю. Вот с командиром поговорить нужно. Если он согласится, то никто возразить не посмеет.

— Я поговорю с ним?

— Сейчас это не имеет смысла. На обратном пути я постараюсь сама поговорить. А ты смотри за ней пока, чтобы тяжелого не поднимала, далеко не уходила, не нервничала, иначе вдруг начнется раньше времени.

— А если начнется, что мне делать тогда?

— Если начнется, молись, чтобы она сама справилась. По обстоятельствам смотри. Хрен его знает, что!

— Ладно. Спасибо тебе и на том. Уже хоть какая-то надежда. Слушай, ты мойся быстренько — вода вот тут в баке возле печи, она тёплая должна быть. Возле двери в ведре — холодная, вдруг разбавить нужно. А я тебе сейчас полотенце принесу и штаны свои с рубахой чистые. Если не побрезгуешь.

— Тащи. Я мигом.

Он шагнул за дверь. А я начала стремительно раздеваться, на ходу хватая большое корыто из нержавейки и ставя прямо на пол. Налила воды прямо ведром из бака. Разбавлять не пришлось — терпимо горячая. Жаль мыла нет! Но и так сойдёт. Только уселась туда и намочила голову, как в дверь сначала кто-то постучал, а потом, не дожидаясь ответа, вошёл.

И хоть я и понимала, что при таком минимальном освещении меня практически не видно, но прикрылась в воде руками и обернулась. Нет, ну это ни в какие рамки!

— Совсем обалдел? Чего приперся?

— Ты бы предпочла, чтобы Ваня сам зашел?

— Я бы предпочла, чтобы никто не заходил.

— Он вещи принёс. Куда положить?

— На лавку клади. И иди уже быстрее отсюда.

Ярослав, сделав от двери всего один шаг, так мала была баня (Да и баня ли это? Так помывочная какая-то!), сложил вещи и вдруг протянул ко мне руку. Я резко отпрыгнула в корыте в сторону от него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Да не бойся ты. Он мыло дал. Держи.

О, мыло! Я забыла обо всем на свете — о стыде перед мужчиной, даже об опасности, от него, как и от любого другого, исходящей, схватила его за руку, пытаясь нащупать заветный кусочек. И он засмеялся. Почему-то смех этот поразил меня ещё больше, чем наличие мыла в этом доме (правда, было оно какое-то странное на ощупь), чем наш поцелуй, чем моя на него реакция. Он смеялся так легко, так по-мальчишески задорно, и при этом глубоким бархатным голосом, что я, ухватив мыло, улыбнулась сама.

Но тут до меня дошло, что он бессовестно пялится, разглядывает и многое видит — огонь-то все еще в печке горит!

— Нет, ну, совесть-то у тебя есть вообще? Все, миссия выполнена. Спасибо. Свободен!

— Да понял я, понял, что спинку намылить не позволишь. Ты не спеши. Я на крыльце подожду. Наслаждайся.

И вышел за дверь. Любой другой бы на его месте точно попытался бы…

16. Ярослав

Если кто-то думает, что мужчины никогда и ничего не боятся, он очень сильно ошибается. Все боятся, не зависимо от пола и возраста…

Я чувствовал их. Они чувствовали меня. Они искали проход. Пока действовали тихо — боялись спугнуть возможную жертву, которой в данный момент мог стать я.

Проще всего было бы снова войти к Рыжей в баню и остаться там до утра. На рассвете все хищники обычно прячутся по своим норам. А если даже и не захотят спрятаться — справиться с ними будет проще, чем сейчас в кромешной темноте.

Проще всего было войти в баню. Да только я не мог. Не хотел в ее глазах выглядеть озабоченным самцом. Сам себе удивлялся. Давно ли тебя, Ярослав, стало волновать, что именно о тебе подумает другой человек? Тем более, что именно таким — озабоченным — я и был, в отношении этой конкретной женщины. Но не только острое, жгучее желание вызывала она у меня. Была еще и необъяснимая потребность защищать ее от всего мира. А еще желание знать, что никто другой коснуться ее больше не посмеет.