Сесилия Ахерн - Волшебный дневник
Мне не верилось, что из-за завтрака могла возникнуть серьезная проблема.
— Конечно, конечно, — закивала Розалин, словно ей самой не хватило ума это понять. Она собрала продукты и уложила их в небольшой пластиковый бочонок.
Артур ушел.
Я все еще сидела за столом, пытаясь справиться с тремя тысячами тостов, которых вполне хватило бы на реставрацию замка, когда Розалин принесла поднос из маминой спальни. Вся еда осталась нетронутой. Склонив голову, Розалин прямиком отправила ее в мусорное ведро. Если учесть то, что произошло перед этим, думаю, Розалин была глубоко обижена.
— У нас не было принято плотно завтракать, — стараясь быть по-нежнее, пояснила я. — Утром мама обычно съедала набор «брекфест-бар» и пила кофе.
Розалин выпрямилась и обернулась в полной готовности поговорить о еде.
— «Брекфест-бар»?
— Знаете, такой набор из овсянки, хлопьев, йогурта, ну и так далее.
— Но… это подают только в баре.
— А какая разница?
— Значит, «брекфест-бар».
Розалин помрачнела.
— Так быстрее. Можно поесть на бегу. — И я сделала попытку объяснить: — Когда едешь в машине или бежишь куда-нибудь.
— Но что же это за завтрак такой? В машине? Мне стоило большого труда не засмеяться.
— Так можно сэкономить много времени.
Розалин смотрела на меня так, словно у меня выросло еще девять голов, потом стала молча убирать в кухне.
— Что вы думаете о маме? — спросила я, выдержав довольно долгую паузу.
Повернувшись ко мне спиной, Розалин протирала стол.
— Розалин! Что вы думаете о мамином поведении?
— Детка, у нее горе, — торопливо отозвалась Розалин.
— Не думаю, что это горе, когда думаешь о слоне в комнате.
— Ах, вот ты о чем. Она не поняла тебя, — с облегчением пояснила Розалин. — Мыслями она далеко от нас.
— В стране попугаев, вот где она, — пробурчала я.
Так как люди постоянно говорили мне о том, что такое «горе», словно я вчера родилась и не понимаю, насколько тяжело терять человека, с которым ты последние двадцать лет не расставалась ни на один день, то я довольно много прочитала на этот счет и узнала, что нет определенного правильного способа проявлять свое «горе». Не знаю, насколько я права или не права, но думаю, что мамино горе было неправильным. Слово «горе» пришло к нам из старо-французского языка, на котором слово «grеve» означает «тяжелая ноша». Смысл в том, что горе всеми заключенными в нем чувствами придавливает несчастного к земле. По крайней мере, со мной происходит именно так: словно я изо всех сил тащу себя с места на место, словно это стоит мне больших усилий, а вокруг сплошная темь и грязь. И в голове у меня, причиняя жуткую боль, только такие мысли, каких раньше не было. И все-таки мама?..
Маме не тяжело. Горе не придавило ее. Наоборот, она как будто улетает от нас, как будто она уже оторвалась от земли, но никто не обращает на нее внимания или не замечает этого, лишь я одна стою внизу и держу ее за ноги, пытаясь водворить обратно.
Глава шестая
Передвижная библиотека
Итак, кухня вычищена и вымыта, отдраена до последнего дюйма, и лишь одну-единственную меня никак нельзя засунуть куда-нибудь на полку.
Никогда еще не видела женщину, которая с такой энергией терла бы и чистила все кругом, да еще с такой целеустремленностью, словно от этого зависела ее жизнь. Розалин закатала рукава, вся покрылась потом, на руках и ногах выступили поразительные бицепсы и трицепсы, когда она скребла пол, вымывая все следы жизни, какие только были в кухне. Я продолжала сидеть и, признаюсь, не без капельки высокомерной жалости, завороженно следила за необязательной, на мой взгляд, но интенсивной деятельностью Розалин.
Потом она ушла из дома, унося с собой свежеиспеченный черный хлеб, от которого исходил такой чарующий аромат, что мой непустой желудок судорожно сжался. Из окна гостиной я смотрела, как Розалин, энергично шагая, переходит дорогу, направляясь в сторону бунгало, и отметила про себя, что в ее походке нет ничего женственного. Задержавшись у окна, я стала ждать того, кто встретит ее, но Розалин обошла бунгало кругом и лишила меня ожидаемого развлечения.
Тогда я воспользовалась возможностью осмотреть дом, в котором мне предстояло жить, радуясь, что Розалин не ходит за мной по пятам и не рассказывает историю каждого предмета, попавшегося мне на глаза, как она делала все утро.
— Это комод. Дубовый. Однажды зимой, когда гремел гром и сверкала молния, дерево рухнуло, и у нас несколько дней не было электричества. Артур не мог спасти его — дерево, конечно, а не электричество. Электричество потом дали. — Розалин взволнованно хихикнула. — Из этого дерева он сделал комод. В нем удобно хранить всякие вещи.
— Артур мог бы сделать из этого бизнес.
— О нет. — Розалин посмотрела на меня так, словно я богохульствую. — Это хобби, это не ради денег.
— А почему не ради денег, если это может быть его бизнесом? Не вижу в этом ничего плохого.
В ответ Розалин пробормотала что-то вроде «еще чего не хватало».
Вслушиваясь в свои слова, я поняла, что говорю в точности как отец, и, хотя я всегда ненавидела такие его рассуждения, а также его стремление из всего сделать бизнес, у меня потеплело на душе. Когда в детстве я приносила из школы свои рисунки, он говорил, что когда-нибудь я стану художницей, но такой художницей, которой будут платить миллионы за ее картины. Если я вступала из-за чего-нибудь в спор, то в его мечтах становилась адвокатом, получающим сотни фунтов в час. У меня оказался неплохой голос, и он отправил меня в студию своего приятеля, чтобы я стала звездой. Дело было не во мне, он поступал так со всеми. Для него жизнь состояла из бесконечной череды возможностей, и не думаю, что это так уж плохо; просто он не сумел с ними справиться. Папа не был страстным поклонником искусств, ему было наплевать на адвокатов, призванных помогать людям, и даже хороший голос не пробуждал в нем никаких особенных чувств. Все дело в деньгах. Поэтому мне кажется вполне закономерным, что в итоге его убила потеря денег. Таблетки и виски лишь ускорили его смерть.
— Смотришь на фотографию? — спросила Розалин, пока я оглядывала комнату. — Он сделал ее, когда мы ездили поглядеть на Мостовую гигантов[19]. Весь день шел дождь, и по дороге туда еще пришлось менять колесо.
Но это было только начало.
— Смотришь на занавески? Надо их постирать. Вот завтра ими и займусь. Ткань я купила у соседки. Никогда бы не стала это делать, но она иностранка, не знала английского языка, сидела без денег, и у нее только и было, что эта ткань. Мне понравились цветы. Вроде бы они сочетаются с цветами на подушке, как ты думаешь? В гараже еще лежит много такой ткани.
