Карина Демина - Наша Светлость
Из людей.
Паладины появлялись с подлунной стороны, предупреждая пением.
- Сначала он приходил один. И мы разговаривали. Точнее говорил я, но казалось, что он понимает. А пару лет назад привел ее...
Он много больше и выглядит грузным. Он идет низко, почти задевая крыши домов, точно пытаясь встать между землей и небом, защищая тех, кто дорог.
Она - легче, изящней. Ее шкура в лунном свете отливает серебром, и этот наряд ей к лицу.
- Сейчас вот... - Кайя указал на третью тень, спрятавшуюся в облаках. - Наверное, хотел познакомить, а меня не будет.
- Он вернется.
Паладин замер. А песня сменила тон. Теперь в ней слышался вопрос, который Кайя понял:
- Я должен. Мне тоже есть кого защищать.
И снова вопрос. Сомнение.
- Не от тебя. От людей. Я вернусь. Обещаю.
Его слышат и более того - понимают. Вздох. И пожелание удачи. Взмах плавников, рождающий ветер, и паладин подымается выше. Удар хвоста - воздух стонет под тяжестью туши - и он исчезает в рыхлых перинах облаков.
И песня смолкает.
А я откуда-то знаю, что паладины не пойдут к острову, потому что встреча, ради которой они приходили, уже состоялась.
- Не считаешь меня безумным? - Кайя заставляет сесть.
- Нет... ты должен запретить охоту на них!
Потому что именно она - истинное безумие.
- Пытаюсь. Но люди привыкли охотиться. На них. Друг на друга. Не важно, на кого. По-моему, им просто нравится убивать.
Ну вот, разбередила душу.
- Те, кто нас создал, думали, что у людей не хватает времени. Что если дать время, то они изменятся. Наверное, прошло еще слишком мало...
Юго едва не упустил момент.
Он лежал на крыше, голым животом на снегу, и снегом же укрытый. Винтовка примерзла к рукам и щеке, останутся следы, но это больше не имело значения.
Наниматель мертв.
Позер.
И трус, если не хватило силы духа довести до конца то, что задумал. Крови испугался?
Или ответственности?
Собственных эмоций? Одно дело причинять боль незнакомым людям. И другое - видеть, как страдает тот, кто успел стать близким. Видеть и не отступать.
Пожалуй, упрямство нанимателя стоило уважения.
Плевать. Контракт заключен. И его не отменишь.
Юго позволил цели приблизиться. И палец лег на спусковой крючок. Дыхание привычно остановилось, лишь сердце билось в прежнем ровном ритме.
Но потом появились паладины, и все перемешалось. Их голоса проникали в Юго, выворачивая наизнанку, пластая на проклятом снегу под неподъемным грузом призраков.
Нет, Юго ни о чем не жалел.
И вряд ли изменил бы прошлое, появись у него такая возможность.
Он просто плакал, уткнувшись в пуховое покрывало зимы. И когда осмелился поднять голову, то оказалось, что цель ушла.
Почти.
Перекрестье прицела. Знакомая тяжесть оружия. И дрожь в ногах. Главное, руки помнят, что делать. Далеко... ненадежно... и перед глазами плывет.
Но мысленно попросив прощения - прежде он не опускался до подобных глупостей - Юго нажал на спусковой крючок...
Ему бы хотелось промахнуться.
Некогда стена, окружавшая город, была не столь высока. Она многажды перестраивалась, расширялась, вмещая все новые и новые кварталы, пока не превратилась в некое подобие каменной реки в извилистом ее течении. Плотинами на ней стояли ворота, которые на ночь запирались. И даже в порту, всегда отличавшемся куда большей свободой ввиду близости моря, поднимали цепи. Свитые из толстого железа, проросшие шипами и известняковой коростой, они связывали многочисленные прибрежные островки. Рукотворная железная паутина становилась непреодолимым препятствием на пути кораблей.
Позже я много раз спрашивала себя о том, что было бы, если бы Кайя выбрал морскую дорогу.
Или любую другую, кроме той, протянувшейся к Северным воротам.
Я видела их - черные створки, укрепленные полосами сырцового железа. Решетку. Струны цепей, натянутые до предела. Огромный ворот... коновязь и круглое, какое-то раздутое брюхо сторожевой башни.
Сколько нам не хватило? Минуты?
Минута - это много.
Восемьдесят ударов сердца.
Вот навстречу нам бежит человек, придерживая левой рукой меч, который как-то нелепо оттопыривается, и я понимаю, что человеку жуть до чего неудобно ходить с мечом.
Сорок...
Он взмахивает и что-то говорит.
Тридцать и двадцать.
Меч выворачивается и бьет его по ноге.
Десять.
Кайя собирается ответить, но вместо этого вдруг встает на стременах.
Обрыв.
Кайя падает на конскую шею, придавливая меня к ней всей тяжестью. Становится невыносимо больно. И я не сразу понимаю, что эта огненная, раздирающая изнутри боль, - не моя.
Запоздалый гром будоражит город.
Я кричу. Наверное. До сих пор не знаю, наяву или в мыслях.
- Иза. Поводья. Возьми. В храм. Успеть.
Он жив. Пока.
- Надо. Успеть.
Кайя повторяет, и я послушно беру поводья. Кажется бью Гору... или это Кайя? Он держится прямо, но я-то вижу, что происходит.
Осколок чужого мира в его плече. Затянувшаяся рана, запертая кровь. И алые всполохи, которых становится больше. Круги по воде.
Круги по огню.
Улица гремит и будто прогибается. Мелькают дома. Я не знаю, правильно ли выбрала дорогу, но лишь подгоняю Гору. Свистом. Криком. И голос похож на птичий клекот. Вою - не плакать.
Не время.
Кайя жив. Он держит меня или держится сам - не понять. Если вдруг упадет, я просто не сумею его поднять. А чужой мир расползается по его крови.
Это яд.
И пламя, которое вот-вот выплеснется на спящий город.
Я вижу взрыв. И огненный цветок на тонкой ножке. Он тянется к небесам и, дотянувшись, раскрывает аккуратные лепестки. Доли секунды и лепестки выворачиваются, рождая звуковую волну, которая сметает стены, давит крыши, мешает живое с неживым. И сам воздух вспыхивает, выплавляя камень...
Так будет. Если мы не успеем.
Время стало медленным. Мир - вязким. Я собираю огонь, столько, сколько могу, уговаривая его подождать...
- Иза... я...
