Волчье (СИ) - "Happy demon"

Он был моим слабым местом, был тем, кто ломал и перекраивал меня изнутри, полностью лишая воли, и такое положение вещей… пугало.

— Так о чем говорил Арагорн? — внезапно поинтересовался Боромир, и я резко вскинула голову, перехватив внимательный взгляд. Лицо мужчины оказалось неожиданно близко, горячее дыхание с примесью крепкого алкоголя обожгло губы, и я невольно сглотнула, почувствовав, как вспотели ладони. В огромном зале, наполненном веселящимся народом, вдруг стало очень жарко. — Что я должен знать?

Прозвучавший в вопросе подтекст я уловила, и тут же шумно вздохнула, не зная, что можно ответить. В голове всплыли слова Странника о том, что мне нет нужды скрывать всю правду теперь, когда нам ничего не угрожает, но как объяснить все Боромиру, я просто не знала. Пуститься в долгий, путанный рассказ, который все только усложнит? Или просто вылить все воину на голову, словно ушат холодной воды, а после сгореть от стыда? Все это время я откладывала нежелательный разговор, все это время у меня были дела поважнее, и я словно сама себя загнала в западню, из которой не было выхода.

— Это… не имеет значения, — голос дрогнул, самой стало тошно от собственной трусости, а в следующее мгновение я едва не вскрикнула, когда пальцы мужчины до боли сжали мою ладонь, буквально утонувшую в широкой, сильной руке.

— Неужели?

В тихом рычащем голосе проскользнули стальные ноты, резанувшие чувствительный слух, внутри заворочалась волчица, учуявшая недовольство своей пары, и я подобралась, словно перед прыжком, когда лицо Боромира буквально закаменело, превращаясь в маску. Знакомые черты заострились, став хищными, как у дикого зверя, глаза потемнели от воцарившейся в них стужи, и все слова застряли у меня в горле. Музыканты давно уже начали играть другую мелодию, веселье в зале кружилось в ярком водовороте, и только Боромир продолжал вести меня в одном известном ему танце, не позволяя отвести взгляд.

— Знаешь, еще когда я впервые увидел тебя в Ривенделле, ты показалась мне другой, непохожей на остальных обитателей долины, и я никак не мог понять, что же с тобой нет так, — тихий, пробирающий до костей голос срывался на грудное рычание, и я чувствовала, как внутри тугими струнами натягиваются инстинкты. Мужские пальцы, по-прежнему не выпускающие моей руки, с каждым словом сжимались все крепче, но гондорец словно не замечал этого. — Когда я узнал, что ты оборотень, когда узнал, что ты обманула впервые, то подумал, что у тебя были на то свои причины, заставил себя понять и принять правду, какой бы она ни была, убеждая себя в том, что иначе нельзя было. Потом ты исчезла, и я винил себя в этом, думал, что не уследил, хотя и должен был, а вместо этого упустил, — терпкая горечь, пробившаяся в голос, заставила волчицу в груди виновато заскулить, склонив голову, и мне почему-то на мгновение захотелось громко, истерически засмеяться. Белоснежная хищница слыла сильной альфой, рвала глотки противникам и не допускала неповиновения, но так покорно преклонялась перед стоящим рядом мужчиной.

В любой другой момент это бы меня повеселило, но разгорающаяся внутри Боромира ярость, которую я чувствовала, как свою, заставляла хмуриться все больше с каждым мгновением.

— Когда стало известно, что с тобой все в порядке, что ты стала королевой и за тобой пойдет целая армия, я даже обрадовался, думал, теперь обязательно будет, кому за тобой приглядывать, и даже не сразу понял, что ты изменилась, — стужа, царящая в серых глазах, казалось, способна заморозить все живое, и это мне совершенно не нравилось. Позабыв о всеобщем веселье и царящей вокруг атмосфере праздника, я с возрастающим недоверием всматривалась в непроницаемое лицо гондорца, по-прежнему держащего меня в объятиях, но теперь они не казались мне такими надежными. Сильные руки превратились в оковы, в сердце заползла ядовитая змея страха, и я невольно поджала губы. — Ты ошиблась, когда сказала, что ничего не изменилось. Я помню безрассудную, храбрую Даэре, которая шла за мной, которая всегда была рядом, но королеву Илву я совсем не знаю. Отстраненную, холодную, слишком… самостоятельную, — Боромир умолк на мгновение, словно собираясь с мыслями и пытаясь справиться с прозвучавшей в голосе горечью, а после, будто не удержавшись, заглянул куда-то мне за спину. — Ты прислушиваешься к другим, решаешь за многих… Но больше совсем не доверяешь мне.

Холодный, яростный упрек прозвучал слишком явно, чтобы я могла его проигнорировать, и у меня внутри все буквально сжалось от всколыхнувшейся обиды. Поднявшаяся на лапы волчица зарычала, обнажив аршинные белоснежные клыки, мир поплыл золотом, и я, чувствуя, как внутри лопнула туго натянутая струна, резко остановилась посреди танца. Чужая рука по-прежнему до боли сжимала ладонь, но я на это даже не обращала внимания, чувствуя во рту призрачный привкус крови.

— Не. Доверяю. Тебе? — из-за клокочущего внутри раздражения говорить было необыкновенно сложно, воздуха словно не хватало, и чтобы не сорваться на яростное рычание, я цедила слова сквозь крепко сжатые зубы, чувствуя, как медленно поднимается в груди волна злости. — После всего того, что я сделала… — эмоции захлестнули с головой, пальцы, все еще лежащие на груди Боромира, вцепились в жалобно затрещавшую ткань рубашки, а я, забывшись, резко подалась вперед. Золотые глаза уставились в темные серые, губы буквально обожгло от чужого дыхания, но сейчас я была слишком зла, чтобы смущаться. — Все это время, что бы я ни делала, я делала только ради тебя! Я отправилась в этот морготов поход, я добровольно стала на четыре кости, ночуя на холодной земле, я перегрызала глотки и бросилась под стрелу, чтобы ты остался жив! Меня похитили, опоили дурманом и изнасиловали, а я все равно вернулась в Серый Оплот и убила их альфу, чтобы привести армию на помощь Минас-Тириту. Чтобы ты не погиб!

С каждым словом голос набирал обороты, мне казалось, будто я буквально кричу, но на деле лишь зло шипела, выплевывая каждое слово, словно пыталась избавиться от всей скопившейся злости, обиды и боли, которые так отчаянно прятала глубоко-глубоко в заледеневшем сердце. На войне никого не интересовало, как себя чувствует королева и о чем болит ее душа, все хотели видеть перед собой сильного правителя, и я была им, но, предки, как же я устала! Улыбалась Ингварру, радовалась за Маргрит, шутила с полуросликами и поздравляла Арагорна, притворялась перед каждым, наступив на горло своему воющему от боли зверю, но больше у меня просто не было сил.

Недоверие собственной пары что-то сломало внутри, и мне уже было все равно, как звучит для него безумная правда, слетающая с пересохших губ.

Лицо Боромира как-то странно вытянулось, в серых глазах всколыхнулся огонь, подавивший мрачную бурю, и в какой-то момент мне даже показалось, будто мужчина хочет что-то сказать, но слушать я ничего не хотела. Отчаянно рванулась, оттолкнув гондорца и заставив его отступить на шаг, захлебнулась от холодной волны тут же накатившего одиночества, но только крепче сжала в кулак ноющую от боли руку, усадив на невидимую цепь громко взвывшую волчицу.

— Если всего этого не хватает, чтобы получить твое доверие… — голос сорвался от сжавшей горло обиды, и я на мгновение смолкла, пытаясь взять себя в руки. Гордо вскинула подбородок, даже не пытаясь погасить полыхающее во взгляде хищное золото, и поджала искусанные губы. — Больше мне предложить тебе, увы, нечего.

Изобразив подобие вежливого поклона, я резко отвернулась, от чего хлестнули по лицу непослушные волосы, гулко сглотнула, чувствуя, как ноет неестественно выпрямленная спина, и проскользнула между беззаботно смеющимися парами, пытаясь как можно скорее убраться из переполненного зала. Воздуха катастрофически не хватало, я буквально задыхалась в этой толпе, чувствуя, как чья-то невидимая рука сжимает горло стальными тисками. Огорченная волчица громко выла в груди, требуя вернуться, требуя не глупить и успокоиться, но разумом управляли кипящие эмоции, и справиться с ними мне не удавалось.