Эми Эвинг - Драгоценность

– Не знаю, – признаюсь я. – Просто… мне не хотелось, чтобы ты уходил.

Выражение его лица смягчается.

– Когда придумаешь, о чем тебе хочется поговорить, дай мне знать. – Кончиками пальцев он поглаживает шелковистую ткань своего платья. Я снова обращаю внимание на его гладкую кожу.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я.

Он разражается смехом.

– О, дорогая, с этого нельзя начинать разговор. Иначе тебе здесь не выжить.

Я краснею, чувствуя, как пылают мои щеки.

– Извини. – Я так долго жила среди сверстниц и привыкла к тому, что никто не скрывает свой возраст.

Люсьен похлопывает меня по руке.

– Не переживай. Все равно ты держишься гораздо лучше, чем большинство других девушек, которых я готовил.

– И давно ты этим занимаешься?

– Девять лет. Но я работаю не на каждом Аукционе. Мой опыт и мастерство позволяют мне самому выбирать, с кем работать. – Он взмахивает ресницами.

– И ты выбрал меня?

– Да.

– Почему? – Я даже не догадываюсь, что могло заставить его сделать такой выбор. И разве он что-нибудь знает обо мне?

Я вижу, что он колеблется.

– Твои глаза, – говорит он.

Я потрясена.

– Ты меня видел?

– Нам раздают фотографии всех суррогатов, участвующих в Аукционе. Вместе с вашими параметрами, конечно. Иначе откуда бы у меня взялось три шкафа, набитых платьями твоего размера?

Я пытаюсь представить себе, как Люсьен перебирает кучу фотографий девушек, обозначенных только номерами лотов и размерами платья. Я себя чувствую полным ничтожеством.

Краем глаза поглядываю на часы – половина моего времени уже истекла.

– Ты боишься? – спрашивает он.

– Не знаю. – Слова приходят сами, и я понимаю, что они искренние. Я действительно не знаю, страшно ли мне. Я не уверена в том, что это можно назвать страхом. Я испытываю какое-то странное чувство, будто все это происходит не наяву и не со мной.

– В любом случае, – говорит Люсьен, – думаю, что у тебя все сложится хорошо.

Я не знаю, что на это сказать. Песок, струящийся в часах, как будто грохочет у меня в ушах.

– Что там снаружи? – спрашиваю я.

Но прежде чем Люсьен успевает ответить, последняя песчинка падает вниз. Щелкает замок в двери.

Время вышло.

– Лот 197. – Голос ратника низкий и глубокий. Массивная фигура заполняет весь дверной проем, красный мундир плотно облегает широкие плечи. На меня смотрят глаза, темные и бесстрастные. – Идем со мной.

У меня пересыхает во рту, и я прикладываю огромные усилия, чтобы встать. Люсьен тоже встает, и на какое-то мгновение загораживает от меня Ратника, украдкой сжимая мою руку. Но вот он ускользает прочь, невозмутимо спокойный.

До двери ровно девять шагов, и каждый кажется мне вечностью. Ратник быстро поворачивается и выходит за дверь; я заставляю себя следовать за ним.

Коридор застелен темно-розовым ковром, таким густым, что ни мои атласные шлепанцы, ни его сапоги не издают ни одного звука. Стены окрашены в лиловый цвет, и на них такие же светильники, как в моей подготовительной комнате. Мы идем по лабиринту коридоров, но все они пусты. Всюду тишина. Холодок ползет вверх по моей спине.

Ратник останавливается так резко, что я едва не врезаюсь в него. Дверь перед нами ничем не отличается от других – простая, деревянная, с медной ручкой. Он делает шаг назад и встает по стойке «смирно». Я хочу, чтобы он поговорил со мной. Подсказал, что я должна делать.

Я ступаю вперед и медленно открываю дверь.

Все гудит вокруг, как будто в воздухе носятся тысячи болотных мух.

Я вхожу, и гул стихает, но лишь на мгновение.

В глазах рябит от ярких цветов, и я не сразу догадываюсь, что передо мной девушки-суррогаты, а не куклы. Среди них выделяется симпатичная блондинка, она заметно выше других, и все благодаря прическе – ее волосы, завитые в кудри, высятся башней на голове. Розовое кружевное платье ниспадает бесконечно расширяющимися складками до самого пола, и отчего-то она напоминает мне торт-мороженое. Она болтает с надменной темнокожей брюнеткой с кошачьими чертами лица, чем-то похожей на львицу. На ней маскарадное платье без бретелек, с золоченым лифом, усыпанным разноцветными кисточками, которые переливаются радугой при малейшем движении. Ее волосы сплетены в многочисленные косички, украшенные серебром и золотом. Выглядит девушка очень эффектно. Она замечает, что я смотрю на нее, и, прищуриваясь, оглядывает меня с головы до ног.

Я отворачиваюсь, и мой взгляд падает на маленькую одинокую фигурку в дальнем углу комнаты. Но тут кто-то хватает меня за руку, и я подпрыгиваю от неожиданности.

– Наконец-то. – Голос Рейвен настолько знакомый и родной, что я сразу успокаиваюсь. – Я уже отчаялась тебя дождаться.

Я смотрю на нее, пытаясь привыкнуть к новому образу моей лучшей подруги. На ней длинное платье в стиле кимоно, но из более мягкой ткани и более соблазнительное. Оно расшито красно-золотистыми узорами, а завышенная талия подчеркивает выдающуюся длину ее ног. Глаза Рейвен густо подведены черным, так что их миндалевидная форма кажется еще более вытянутой. Ярко-красная помада в центре губ придает ее лицу такое выражение, будто она целуется; волосы гладко зачесаны назад и возвышаются над макушкой веером. В ушах у нее каплевидные серьги с рубинами в золотой оправе.

Я открываю рот, но не знаю, что сказать.

– Я знаю, что выгляжу по-идиотски, – говорит Рейвен.

Мне хочется смеяться и плакать одновременно. Она по-прежнему моя Рейвен.

– Ты выглядишь потрясающе, – говорю я. – Эти серьги, должно быть, стоят целое состояние.

– Не подумай, что мне их подарили. По крайней мере, ты все еще похожа на себя. Как тебе удалось убедить своего мастера сделать такое?

– Я ничего ему не говорила. Он сам все придумал.

Угольно-черные глаза Рейвен едва не выкатываются из орбит.

– Он? У тебя был мужчина?

Я и забыла, что эта новость может кого-то шокировать. Я уже не воспринимаю Люсьена как мужчину. Он просто… Люсьен.

– Он фрейлина, – объясняю я.

Рейвен смотрит на меня с недоверием. Выражение ее нового лица настороженное.

– И как он?

– Он был… – Я пытаюсь подобрать правильное слово. – Добрый. Он был очень добр ко мне. А что у тебя?

– Уф, мне попалась эта старуха, которая, вероятно, заведует всеми косметическими фабриками. Это было ужасно. – Рейвен содрогается. – Как бы то ни было, все позади.

– Ты давно здесь?

– Не знаю. Может, минут пять. Но девушек было гораздо меньше, чем сейчас.

– Значит, это последняя партия, – говорю я, оглядывая комнату.