Лилит Сэйнткроу - Предательства
Я еще ни разу не оставалась так долго в доме, где было так неуютно. Но с безделушками я уже начала договариваться о перемирии. Они перестали смотреть на меня с осуждением и чопорностью и немного свыклись с моим присутствием. И когда я возвращалась из столовой, в комнате пахло хотя бы как в гостинице, а не как в склепе.
— Держи. — Я кинула полотенце Кристофу, он поймал его одним ловким движением. — Давай рассказывай.
— А если я пришел просто так? Чтобы увидеться?
Он стал тереть полотенцем волосы, лицо и руки.
Куртка заскрипела. Руки были мокрые, и в какое-то мгновение я заметила глубокие порезы, рассекающие его ладони, и ссадины на костяшках. Но потом, когда он поднял руки и внимательно стал изучать их, порезы исчезли, кожа вновь выровнялась и засветилась белизной.
У меня екнуло сердце.
— Да что ты. Ты бы не стал так долго ждать, если тебе не терпелось меня увидеть. — Да и через окно не стал бы лезть, если бы все было нормально. Я нашла большую клетчатую фланелевую рубашку — ее притащил Грейвс из одной вылазки за покупками — и закуталась в нее, нащупывая пальцами пуговицы. От рубашки пахло сигаретным дымом, мальчишеским потом и мылом. По телу пробежала еще одна волна облегчения. — Ну, серьезно, где ты был? Ты на машине приехал? С тобой все в порядке?
— Со мной все отлично. Тронут твоей заботой.
Он потер за ухом и расплылся в улыбке — совсем
как кот. Светлые пряди потемнели от воды, но все равно были видны. Он сбросил куртку и оглянулся — куда бы пристроить. Я указала на скрипучий офисный стул перед компьютером, и он повесил ее на спинку. Под тонким джемпером волнами заходили мускулы.
Я глянула на задернутые шторы. В комнате было темно — мне это нравилось. Но многое и пугало. Щелкнув выключателем настольной медной лампы — антикварной, с абажуром из цветного стекла, — и обернулась. Кристоф пристально смотрел на меня голубыми, но странно побелевшими — зимними — глазами.
А сколько тебе лет?
Я не стала скрещивать руки на груди. Вместо этого и снова взяла стилет и свободно держала его в пальцах, не убирая лезвия. Так спокойнее.
Спутанные волосы торчали во все стороны, шорты сбились набок — в общем, жуткое зрелище, но зато и во всеоружии, если вдруг…
По зачем? Он же не станет… Необычайная легкость наполнила грудь, но страх все равно пробивался Я уже видела, на что способны дампиры. И было глупо их не опасаться.
Кристоф стоял неподвижно. Стоял и, не отрываясь, смотрел мне в ямку между ключиц, где поблескивал мамин медальон. Я запахнула ворот рубашки, и Кристоф перевел взгляд на мое лицо. Щеки у меня горели как угли.
— Я чуть-чуть старше тебя, Дрю. — Он быстро оглядел комнату, словно ожидая, что кто-то прячется в темном углу. — Похоже на комнату твоей мамы. Она была последней светочей, которую нам удалось спасти.
Ну вот, видишь, — казалось, говорил его тон. — Разве это не ответ на вопрос, который ты на самом деле хотела задать? Он встряхнул полотенце и снова огляделся. Легкий аромат пирогов коснулся моей щеки.
— У нее было много книг, — продолжил он, — очень много. Они, наверное, в хранилище. Ждут тебя.
Я невольно потянулась к маминому медальону, но усилием воли опустила руку.
— Со мной совсем не занимаются, — вырвалось у меня, и я с трудом сдержалась, чтобы не захныкать. — Ты говорил, что будут. А тут никакого спарринга — ничего! Они думают, я…
— Хрустальная? — Он наклонил голову. Его идеально гладкая, как шелк, кожа лоснилась от дождевой влаги. — Хрупкая? Драгоценная? Есть вещи и похуже, пташка моя.
Да ну?
— Слушай, я так ничему не научусь, если…
Я даже не заметила его движения. Только что он стоял на другом конце комнаты, склонив голову на бок и держа в руках полотенце. А в следующий миг уже оказался рядом со мной, обволакивая ароматом пирогов, и целовал мне щеки. Я отшатнулась, взмахнув ножом. Теплыми стальными пальцами он обхватил и слегка крутанул мне запястья. Руки пронзила острая боль, нож выпал из внезапно онемевших пальцев, колени подогнулись. Второй рукой он сжал мне шею сзади, под волосами. Плечо вывернулось и взвыло от боли.
Действуй, Дрю! — папин голос наполнял сознание. Был только один выход, и я им воспользовалась — наклонилась вперед, выкручивая руку, отчего плечо громко и больно хрустнуло, но хватка Кристофа ослабла. Пяткой я с силой пнула его по колену. Пинок получился что надо — Кристоф издал короткий звук, похожий на смешок. Я вырвалась, прокатилась по полу и присела. Нож куда-то подевался. Кристоф слегка согнул ногу, тряся ею в воздухе. Стоя на одной ноге, он снова походил на кота — остальное тело было неподвижно.
Не вставай. Если он приблизится, у тебя есть шанс сбить его с ног. Я кинула взгляд на дверь. Никакого толку. Слишком много времени понадобится, что-бы подбежать, отпереть, снять цепочку, отодвинуть засов…
— Прекрасно, — сказал Кристоф. — Ищешь пути побега — я слишком быстр. Очень хорошо. Но я уже здесь, а у тебя нет оружия, пташка. Что теперь будешь делать?
Нет оружия? Да иди ты. Оружие есть всегда.
Осмотревшись, я не нашла ничего, кроме безделушек, которыми можно было кидаться, и вдруг услышала приглушенный шум крыльев. Они рассекали воздух в комнате. У меня разметались волосы от ветра, прилетевшего, казалось, из ниоткуда. И я замерла, готовая увидеть бабушкину сову. Но ничего не произошло. Я пристально вгляделась в Кристофа.
Он кивнул. У него залоснились и потемнели волосы — он был близок к трансформации.
Ипостась может быть слабой или сильной, но сильнейшая из всех та, что сопровождается появлением внешнего символа — чаще всего животного, невидимого обычным людям. Там же, в глубинах сознания, зреет и жажда крови, которая доводит до умопомрачения, стоит лишь учуять запах алой жидкости.
Не отрывая от меня взгляда, Кристоф медленно, очень медленно опустился на корточки и оперся рукой об пол для устойчивости.
— Твое «становление» очень близко, Дрю. Все заложенное в тебе природой особенно сильно проявляется, когда ты взволнована. Но на это нельзя рассчитывать. Вполне возможно, тебя не допускают к учебным боям потому, что составляют специальную программу или ждут новых преподавателей. А может, и по другим причинам.
Казалось, он и сам придерживался версии о «других причинах». И по-прежнему не говорил мне всего, что знал или о чем догадывался.
— Дилан сказал, это потому, что ты еще не вернулся.
Напряжение упругим канатом протянулось между нами, загорелось огнем внутри.
— А, Дилан. Кстати, как он? — По лицу Кристофа расползлась совсем не дружелюбная улыбка. Это была ухмылка кота, сидящего перед мышиной норкой. — Он сказал, что был влюблен в нее?
