Горький сладкий плен - Анна Жнец
Ситхлифа уснула. Измотанная долгим походом, она уронила голову на грудь и задремала внутри своего одеяльного кокона. Сначала она сидела, обхватив руками колени, потом начала заваливаться набок и в конце концов свернулась калачиком на волчьей шкуре. Плед сбился, обнажив полную белую грудь с розовым соском.
Виден был даже не сам сосок, а краешек бледной до прозрачности ареолы, но Э’эрлинг смотрел на этот краешек, на нежную кожу, на темную ложбинку между грудями, на светло-розовое пятнышко и чувствовал, как прутья клетки давят на член. Боль нарастала. Терпеть ее становилось все тяжелее. Ему бы отвернуться, но куда там! Взгляд будто приклеился к соблазнительной женской округлости.
«Все как они говорили, — в легкой панике подумал Э’эрлинг. — Я превращаюсь в похотливое животное. Как только ключ оказался у меня, другие мысли из головы просто исчезли. А ведь я доился всего несколько дней назад».
Обычно он начинал лезть на стену лишь под конец срока, но с последнего оргазма не прошло и недели, а он уже весь извелся от желания.
— Хорошо, — с довольным видом А’алмар растянулся на меховой подстилке и улыбнулся в потолок. — Какое же это блаженство — быть свободным.
— Мы вообще-то в плену, — хмуро напомнил Э’эрлинг. Счастливая безмятежность друга его бесила. Хотелось как следует его встряхнуть, чтобы перестал так радостно лыбиться.
— А мне кажется, что в плену я был там.
Э’эрлинг заскрежетал зубами. Вместе с возбуждением и болью росло раздражение. Пока ключ был в руках командира, Э’эрлинг знал, что ему ничего не светит до дня дойки, и оставался спокоен, а сейчас его переполняла глухая злость. Мысль о ключе сводила с ума. И этот проклятый розовый сосок… Бездна, как же ему жмет пояс!
— Это зелья той человеческой ведьмы играют в твоей крови. Ты одурманен, поэтому так говоришь. На самом деле ты так не думаешь.
— Думаю! — вскинулся А’алмар, стряхнув сонную негу. Его плечи напряглись. Блуждающий взгляд вернул осмысленность. — Не хочу снова в клетку.
— Тебе просто не повезло. Подашь прошение в храм трех богинь, тебе выдадут нормальный пояс, и не будешь знать горя. Если пояс подобран правильно, никаких неудобств нет. — Э’эрлинг скривился от боли в паху и сел по-другому в надежде облегчить мучения. — Пояс — это хорошо, это спокойствие и безопасность.
Он опять поморщился, но на сей раз от того, что уловил в своих словах фальшь.
Но это же правда: хорошо зачарованный пояс правильного размера нигде не жмет и не натирает. Ну, может, в нем чуть-чуть дискомфортно по утрам, когда кровь пытается прилить к определенному месту, и если вовремя не сбрить с лобка лишнюю растительность. А так в нем даже мыться удобно! И вообще…
— Я. Не. Хочу, — раздельно повторил друг, словно молотком заколачивая гвозди. — Сними с себя эту мерзость и поймешь сам.
Ключ в тайном кармашке будто нагрелся еще сильнее.
При виде спящей ситхлифы глаза А’алмара снова заволокло туманом.
— Какая же она красивая, — мечтательно шепнул эльф.
Э’эрлинг не видел красоты — только выпуклый белый рубец, похожий на гусеницу. И демонов розовый сосок!
Ему захотелось подойти и прикрыть распутницу, чтобы не смущала его своими голыми телесами. И он это сделал. Поджал губы и поднялся на ноги.
— Куда ты? — сел на подстилке А’алмар.
Э’эрлинг его не слышал. Сердце принялось качать кровь с удвоенной силой, будто гигантский спятивший насос. В ушах шумело. Этот навязчивый гул заглушал все остальные звуки.
Розовый сосок.
Рот эльфа наполнился слюной, как у голодного пса. Э’эрлинг наклонился к женщине, спящей под одеялом абсолютно голой, — розовый сосок, розовый сосок, розовый сосок — и подтянул край пледа повыше.
Костяшки пальцев проехались по нежной коже ее плеча, и между ног все скрутило от острой вспышки удовольствия, а потом от столь же острой вспышки боли. Проклятый пояс!
— Самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, — раздался за спиной тихий голос.
Невольно Э’эрлинг всмотрелся в лицо их тюремщицы, пытаясь разглядеть в нем ту самую красоту, о которой говорил друг.
Ну да, наверное. Возможно, что-то в ней и есть. Особенно когда она лежит вот так — на левом боку, сунув руку под голову и прикрывая ладонью безобразный шрам, отчего его почти не видно.
Э’эрлинг вернулся на подстилку и попытался уснуть, но мысли о ключе не давали покоя. Спустя какое-то время ему захотелось по нужде, и он выскользнул из палатки под дождь и направился к давно облюбованному дереву.
— А чего это еда ситхлифы свободно разгуливает по лагерю? — донесся до него грубый голос, приглушенный грохотом ливня.
Еда? Разгуливает по лагерю?
Он не сразу понял, что говорят о нем, но затем другой голос ответил:
— Госпожа наверняка наложила на него заклятье подчинения. Далеко не сунется.
Волосы намокли и облепили голову, одежда отяжелела, ручейки воды струились по лицу, срываясь с кончика носа.
Затылок прожигали чужие взгляды.
Э’эрлинг забыл, зачем покинул палатку, зачем вышел из тепла на холод, из приятной сухости в промозглую мокроту.
Все внутри сжалось тугим узлом от ужаса.
Еда. Они назвали его едой.
Получается, слухи о ситхлифах правдивы? Эти женщины действительно питаются человеческим и эльфийским мясом? Три тысячи триста вторая поймала их, чтобы сожрать?
Глава 13. Пленник
Так и есть. Все сходится. За двое суток ситхлифа ни разу не притронулась к содержимому мешка, что принес повар, не разделила с пленниками ни завтрак, ни обед, ни ужин.
И этот ее вопрос: «Что едят люди и эльфы?»
У нее были иные предпочтения, страшные и зловещие пристрастия.
Э’эрлинга затошнило. Все еще чувствуя на себе пристальные взгляды стражников, он рванул к шатру, чтобы разбудить друга и вместе подумать, как выпутаться из этой кошмарной ситуации. Становиться чужим обедом он не желал.
Уже у самого входа в палатку Э’эрлинга посетила жуткая мысль: их спутник О’овул мертв. Чудовище из Цитадели сожрало его, а их оставило про запас, пока снова не проголодается. Надо бежать. Немедленно. Этой же ночью. Пока эльфоедка не проснулась.
Распахнув полог, он на цыпочках, так, чтобы ни одна доска не скрипнула под его ногой, подобрался к А’алмару и принялся трясти его за плечо.
— Что? Что случилось? — встрепенулся друг.
Э’эрлинг зажал ему рот ладонью, чтобы не шумел.
