Дети павших богов - Карисса Бродбент
Я совсем обессилела. Покинув родителей, свернула к своей комнате, но Сиобан меня перехватила:
– Надеюсь, ты не так глупа, чтобы решить, будто это все.
– Сиобан, я только что выудила из болота десяток мертвецов.
– А еще ты плюнула в лицо присяге всего… – она прищурилась на времяуказатель, – всего четыре часа назад. Стена теперь, после последних событий, под плотным наблюдением. Но дополнительная охрана – не основание пренебречь чисткой оружия.
С другим командиром я бы, пожалуй, заспорила. Но спорить с Сиобан – все равно что говорить с камнем. И я с усталым вздохом отправилась в оружейную – бросив по дороге еще один взгляд на расписанное предплечье и заметив на нем клочок чистой кожи. Если уж выбирать, лучше наряд в оружейную, чем еще один крест.
Так что я собралась с силами и дотащилась обратно в Сердце Клинков, в самую глубину Удела, в такую темноту, что чудилось – идешь сквозь ночное небо.
Дом Обсидиана строился в пределах Удельных утесов и наполовину внедрялся в стеклистый черный камень. В стены были врезаны мерцающие серебряные светочи, бросавшие рябь отблесков на потолок. Под нашими утесами угнездился целый городок: дома, лавки, правительственные здания. Каждый строился по своему плану, но все из одного камня, и все соединялись с одним Сердцем.
Когда я была ребенком и еще оставалась одной из тиирн, мне случалось сопровождать родителей в дипломатических визитах к другим Домам. Тогда я дивилась высоким, свободно стоящим зданиям и нарядным дворцам – каждым из них можно было гордиться. Но мне и тогда они казались беззащитными, как бумажные фигурки под дождем. Вот так, открыто, под небом, дождями и ветрами? Так отделены друг от друга? Тогда мне это казалось немыслимым. Маленькой, испугавшись темноты, я прижимала ладонь к стене и, клянусь, чувствовала биение тысячи сердец – всех сидни, живших в этих стенах, и биение сердца самого Удела. А в этих домах стены были простым холодным кирпичом.
В эту ночь те бумажные дворцы не шли у меня из головы. Я бывала когда-то в Доме Камня и там тоже видела такие дворцы. Теперь его разрозненным строениям предстояло рассыпаться в прах.
Работу я закончила незадолго до полуночи, но страшно было подумать – вернуться к себе и лежать там одной в темноте. А вот в таверне меня приняли с распростертыми объятиями, несмотря на переполох, который я наделала накануне. Мне, не спрашивая, подали любимое вино, воздух был жарким, как поцелуй, гремела музыка, какой-то незнакомец задержал на мне взгляд.
Среди много другого я любила Дом Обсидиана и за это: мы были одним из самых больших Домов фейри, а значит, то и дело встречались с незнакомцами. Если не сумею забыться вином, можно было забыться другим: урвать поцелуй у стены – и за дверь, в постель. В темноте я не увижу, какими глазами он рассматривает кресты у меня на предплечье. А если основательно напиться, мне и дела не будет до его взглядов. Лишь бы не оставаться одной.
Но в эту ночь меня преследовало что-то, чего не растворишь в чужом дыхании. Я выпила, потом еще выпила и еще – довольно, чтобы пожелать прикосновений. И все же вывалилась из пивной в одиночку. Не скажу точно, куда я собралась. Я сама удивилась, когда прошла, пошатываясь, мимо своей двери и зашагала в глубину Удела.
В лекарском квартале всегда хватало работников, но в такой поздний час было тихо, шаги не слышались. И сама я, даже пьяная, ступала бесшумно – недаром десять лет прослужила в Клинках. Свернув за угол, я скользнула в приоткрытую дверь, и вот передо мной тот медноволосый из Камня.
Он походил на картину. Совершенно неподвижен, глаза закрыты, темные ресницы лежат на светлой щеке. В прошлый раз я почти не разглядела окровавленного, искаженного болью лица. Сейчас оно было чистым и гладким, будто фарфоровое.
Безмятежность лица разительно, мрачно противоречила остальному. Неудивительно, что он потерял столько крови. Тело его было изорвано в клочья.
Черная шелковая простыня покрывала его до бедер, оставляя открытым живот. При виде его я резко выдохнула сквозь зубы. Бинты в лиловых пятнах стягивали его ребра, и под этими бинтами творили целительную магию травы, цветы и заклинания. Целители-сидни, верно, весь день и немалую часть ночи накладывали заклятия и нашептывали молитвы Матире и ее сестрам. Многим сестрам, судя по тому, как это выглядело.
Я не сводила с него глаз. Мне вдруг стало стыдно. Непонятно, зачем я сюда пришла.
Глупо. Это была глупая мысль.
Я уже хотела отвернуться, когда услышала звук – стон.
Я снова повернулась к нему. Веки Каменного чуть дрогнули. Одна рука потянулась к животу.
– Не надо. – Я в два больших шага пересекла комнату и успела поймать его руку. – Не трогай, ты ранен.
Голова его перекатилась набок, глаза приоткрылись. Они были зелеными, как мох, – невиданного среди сидни цвета.
Он с удивительной силой выдернул у меня руку, невнятно забормотал и приподнялся на локтях. Вытянул шею, разглядывая свой изуродованный живот.
– Перестань, – сказала я, когда он хотел ощупать повязку. – Это для твоего блага.
Но когда я снова потянулась к его руке, он покачал головой и отдернул ладонь.
– Я должен увидеть, – свистящим шепотом выдавил он.
Он сдвинул два витка повязки, забулькала кровь, а он просто смотрел, как она льется, хотя я, выбранившись, искала глазами целителя, новую повязку, что-нибудь – что угодно, лишь бы остановить новый поток крови.
– Не приснилось… – чуть громче шепота выговорил он.
Я похолодела от его голоса. Он нашел меня взглядом – больным и гневным.
– Да, – шепнула я, словно ужалив.
– Сколько… сколько осталось?
– С тобой – девятнадцать.
Лицо у него перекосилось. Кровь уже разливалась по бледной равнине его живота, расцветала пятнами на простынях. Я выбранилась.
– Не шевелись.
Я поправила повязки на ранах. Наверняка он ощущал жуткую боль, но ничем ее не выдал.
– Ты здесь в безопасности, – сказала я.
Взгляд у него потемнел, будто я сказала что-то страшное.
– В безопасности?
Голос как зазубренное лезвие.
– Не разговаривай, – просила я, но он и так уронил голову на подголовье, будто разом лишившись сил.
– Как дождь шумит, – пробормотал он, и ярость его разом сменилась непроглядной, беспросветной скорбью.
Я его не поняла. Кажется, он сам себя не очень понимал. Но его горе держало меня, не давая уйти. Ни о чем не думая, я накрыла ладонью его руку.
– Все будет хорошо, – зашептала я, но в его глазах
