Варя - Ольга Беркут
«В конце сценки ты должна незаметно снять одну из туфель. Потерять её. Это будет нашим финалом. Поверь, хоть Шатуновская обувь вчера и не теряла, они поймут. Она поймёт. Главное — не забывай икать и шататься из стороны в сторону да иногда смеяться».
Аня так и сделала. Ловко скинула с себя туфельку. Прошла пару шагов, охнула, в изумлении заглянув себе под юбки. Вернулась, погрозила пропаже пальчиком, громко икнула.
— Золушке вино боле не наливать! — кто-то выкрикнул из толпы и наконец-то по ней прокатился весёлый гомон. Раздались даже жидкие аплодисменты.
«Помни, если не услышишь имя госпожи Шатуновской, шарада не разгадана. На сцене стоять остаешься, пока ответ правильный не дадут. Можешь икать и хихикать, совсем истуканом не стой».
Но, отыграв всё, Аня именно что застыла истуканом, как вкопанная. Она чувствовала на себе десятки презрительных, насмешливых взглядов, и кривляться боле стало невыносимо. Казалось, продолжи она и дальше икать или ронять бедный веер, толпа поднимется на неё, как волна, и погубит в своей желчной пучине. Вздрогнула. У неё же есть спасение! Аня вспомнила, как исчезли все вокруг, когда она смотрела в тёмные, словно ночное небо, очи той доброй дамы. Вот кто придаст ей сил!
Мгновенно отыскала взглядом своего благодарного зрителя и обмерла. Красивое лицо барыни исказилось, глаза неестественно блестели. В них застыли слёзы и было ясно: ещё немного и они покатятся по белым щекам.
Не может быть! Господь, это же и есть…
Аня внезапно всё поняла. Испуганно захлопала ресницами.
В толпе зашушукались, когда госпожа Шатуновская развернулась и быстро зашагала прочь, путаясь в пышной юбке жемчужного платья с золотой ажурной окантовкой. Кажется, какой-то господин попытался остановить её, схватив за локоть, но она дёрнулась, спрятав руки.
Но я не виноватая, не виноватая!
Аня закусила губу. Ей захотелось поскорей сбросить с себя этот дурацкий маскарадный костюм, а желание гулять по саду королевной показалось теперь сущим наказанием, а вовсе не наградой.
— Отпустите Золушку восвояси!
— Разгадали шараду. Чего ты стоишь?
— Это чья красавица? Кто заберёт?
В конце концов ведущий спустил Аню со сцены и новые выступающие с азартом заняли её место, завладев вниманием толпы.
Аня, не медля уже ни секунды, низко склонив голову, помчалась в сторону дома. Её фигурку словно поглотила бархатная темнота тенистой липовой аллеи, таинственной и жуткой в вечернее время суток. И в иной раз Аню бы затрясло от страха на этой тропинке, а сейчас голова так и горела от одной единственной мысли:
Не виноватая, не виноватая.
Она даже не сразу услышала зов у себя за спиной, а когда поняла, чуть не свалилась от неожиданности.
— Стой! Ты в красном платье! Замри!
Аня оглянулась и в упор уставилась на незнакомую ей служанку. Та, схватившись за бок, шумна дышала.
— Шустрая какая! Пойдем со мной. Тебя моя барыня видеть желает.
— Передай: не нужно мне ничего от неё.
— Сама и скажешь. Ослушаешься, пеняй на себя. Выпорют или ещё чего.
— А куда идти? — сдалась Аня, тяжело вздохнув.
— К воде.
Не к добру это.
Она, вспомнив про свою чуйку, поёжилась. Но ослушаться и не пойти было ещё боязней, да к тому же чужая служанка взяла её за руку:
— Веди ты, а то я заплутаю ещё.
Дорога к озеру шла через парк с широкими ухоженными газонами. Иногда по пути встречались скамейки и деревянные беседки. Потом тропка вела на холм — смотровую и уже с неё спускалась к живописному озеру, за которым начинался густой дикий лес.
На берегу, между двух стройных берёз была протянута жердь с привязанной к ней качелей. На длинной сидушке покачивалась, лицом к воде, дама в дорогом платье. Аня, только подойдя почти вплотную к ней, поняла — госпожа Шатуновская! Девочка даже ахнула. Совсем не ожидала увидеть её. До последнего думала, что идёт к барыне с кудряшками, которая сулила ей подарок.
— Привела? — спросила Шатуновская, не оборачиваясь к слугам.
— Привела, барыня. А как же! Стоит подле вас, — подтвердила её служанка. Шатуновская остановилась, спрыгнула наземь и подошла к девкам.
— Так значит, ты хорошо роль выучила. Ловко получается? Прошу, покажи ещё раз. Для меня.
— Я, — начала Аня и замялась, рассматривая траву у себя под ногами.
— Давай! Я жду.
Аня молчала.
— Что такое? Перед десятками глаз смогла, а перед единственным взором обмерла вся и язык проглотила? На меня смотри!
Повисла тягостная тишина. Наконец-то с трудом подняв голову, Аня заглянула в глаза барыни, в которых словно искры сверкали. Тёмный омут очей её так и бушевал! Такого взгляда Аня никогда не видела: столько злобы и… слов не выберешь описать оное. Аня словно начала уменьшаться, сжиматься вся пред страшной черной бездной. Зазвенела в мыслях старая присказка:
Господу Богу помолясь,
Божьей Матери поклонясь,
Святой водицею умоюсь,
От сглаза всякого отмоюсь.
Попятилась.
Может, ускользнуть удастся?
Не тут-то было! Оглушительный звон пощёчины лишил грудь воздуха. Пошатнулась, схватилась за щёку, ошарашенно уставилась на красивое лицо барыни, искажённое яростной ухмылкой.
— Я не винова…
Как гром после яркой вспышки молнии — новый удар. На этот раз Аня потеряла равновесие и грохнулась барыне в ноги. Боль сковала лицо. Как от ожога, заныли щёки.
— Вставай, — кожаная туфелька ткнулась ей в бок, и она медленно поднялась. — Играй, сказала. Я твой благодарный зритель, забыла?
Аня тихо плакала. Как она могла так ошибиться?
Умудрилась сравнить эту барыню с матушкой, а она просто ведьма, ведьма, ведьма!
— Молчать, — вдруг закричала Шатуновская, точь-в-точь мысли Аннушки прочитала. Перепугала резким окриком даже свою служанку, отчего та, охнув, зажала себе рот ладонью. — Ненавижу! Ненавижу всех!
Барыня упала вдруг на качели, уронила голову в колени и разрыдалась.
— Ноги делай, а то прибьёт и в озеро скинет, — шепнула служанка. И Аня, осознав, что это ей велят бежать, подобрала юбки, развернулась и опрокинулась назад, будучи схваченная за высокую свою причёску. Бумажные розочки разлетелись, упали в траву.
— Как посмела? Нет! Иди сюда!
Барыня так низко наклонилась к Ане, что обдала её кислым от вина дыханием.
— Кто? Кто научил тебя? Отвечай!
— Не разумею, барыня! Не виновата я, барыня!
— Отвечай, говорю.
Ладонь угрожающе повисла над левым ухом, а правой рукой Шатуновская всё сильнее сжимала растрепавшиеся локоны.
— Дай бог вам здоровья, барыня! Не знаю ничего, клянусь!
— Врёшь!
Сердце колотилось, разгоняя кровь, заполняя разум одной лишь молитвой: яркой, горячей и бессвязной:
Господи помоги! Не дай ей прибить меня здесь. Дай ей здоровья! Господи помоги. Матерь Божья, молю, спаси и сохрани!
— Отпусти её! Моя
