Елена Грушковская - Человек из пустыни
— А можно? — растерялся Эсгин.
— Не бойся, это не глинет, — усмехнулся Раданайт. — Это маиль. Мой любимый напиток. От него не пьянеешь, и в то же время чувствуешь райское блаженство. Тонкая штука.
Эсгин робко сделал глоток. Ничего подобного он никогда не пробовал: у напитка был удивительный, богатый и сложный вкус, который поразил Эсгина своей многогранностью.
— Нравится? — улыбнулся Раданайт.
— Да, — ответил Эсгин. — Можно ещё?
Раданайт кивнул, и Эсгин выпил ещё немного этого удивительного напитка. Раданайт взял у него фляжку и сам сделал глоток, а потом снова передал её Эсгину. Они несколько раз по очереди отпили из неё, а потом Раданайт спрятал её на место и с улыбкой сказал:
— Хватит, а то с непривычки головка закружится.
С Эсгином уже начало происходить что-то необычное. Ему стало тепло и радостно, по его жилам заструился праздник, а за спиной как будто выросли крылья. Хотелось взлететь к этому тёмному небу и закричать на весь мир, а что закричать — этого Эсгин и сам не знал. Лицо Раданайта приблизилось, и Эсгин, сам не понимая, зачем это делает, обнял его рукой за шею. Он чётко видел каждую его ресничку, от корня до кончика покрытую самонаносящейся тушью, его чёрные зрачки с загадочными искорками внутри, и его мудрый и ласковый взгляд согревал Эсгину сердце. Он вынул шпильки из волос Эсгина, и две тяжёлые косы свободно упали вниз, кончиками спускаясь ниже пояса.
— Детка, — проговорил Раданайт восхищённо. — Ты чудо!
Ещё никто не смотрел на Эсгина с таким искренним восторгом и нежностью, никто не говорил ему таких слов, и ему хотелось расплакаться. Раданайт трогал и поглаживал его косы.
— Кажется, мы с тобой как-то неуклюже поцеловались там, в гостиной, — проговорил он. — Плохо получилось… Но вполне можно всё исправить.
Лицо Раданайта стало ещё ближе, Эсгин почувствовал тепло его дыхания, а потом его губы оказались в тёплом плену, и он ощутил что-то влажное и щекотное, проскользнувшее к нему в рот. Одновременно он слабел и как будто куда-то проваливался, и у него замирало сердце. Что происходило? Кажется, они целовались, но не совсем так, как следовало братьям, пусть и только наполовину родным. Эсгин осознавал это, но ему не хотелось отталкивать Раданайта, а хотелось и дальше тонуть в этой щекотной, чуть шершавой и тёплой ласке.
— Вот теперь — что надо, — произнес Раданайт.
— Наверно, это неправильно, — пробормотал Эсгин.
— Почему ты так думаешь? — улыбнулся тот.
— Потому что… Ну… Потому что вы… то есть, ты… Ведь ты мой брат, — выговорил Эсгин, путаясь в словах.
— И что же? — спросил Раданайт, всё ещё глядя на Эсгина со странной улыбкой и таинственными искорками в глубине значков.
— Наверно… Как бы сказать… Родственники не должны так… Им нельзя… — Эсгин окончательно смутился и запутался.
— Мы всё же братья лишь наполовину, так что особого преступления тут нет(*), — сказал Раданайт серьёзно, привлекая Эсгина к себе. — А нельзя делать только то, к чему чувствуешь отвращение. Ведь ты не почувствовал отвращения ко мне?
— Н… нет, — признался Эсгин.
— Тебе понравилось? — проговорили губы Раданайта вблизи от его губ.
Эсгин выговорил чуть слышное «да» и сам себе удивился. Ему по-прежнему было тепло и хорошо, и то, что они сделали, не казалось ему таким уж дурным, а кольцо объятий Раданайта вокруг его талии сомкнулось и вокруг его сердца тоже.
— Это не есть зло и порок, малыш, — сказал Раданайт. — Предательство, убийство, зависть, жадность, гнев — вот что есть зло. А когда два родных человека дарят друг другу свою нежность, это прекрасно.
Его вкрадчивый, мягкий и тихий голос действовал на Эсгина колдовски, мудрый и ласковый взгляд согревал. Каким-то невероятным образом Эсгин знал, что всё это — правда, его сердце откликалось на эти слова, хотя какая-то часть его «я» всё ещё осуждала и протестовала. Что бы сказал отец, если бы узнал? Нет, ни он, ни лорд Райвенн не одобрили бы.
— Если милорд узнает… — пробормотал он.
— Отцу не нужно знать, — перебил Раданайт. — Его взгляды устарели, он закоснел и застрял в своём времени. Ему не дано этого понять, и он никогда не поймёт. А ты живи своей жизнью, своей волей, своим разумом и своим сердцем. Не позволяй никому решать за себя, делай свой выбор сам. Ошибёшься — ничего, все ошибаются. Найди свой путь и не сворачивай с него, кто бы что ни говорил. Только так и нужно жить, малыш. Быть самим собой, не противоречить своей сущности и не обманывать самого себя.
От этих слов Эсгину вдруг захотелось плакать. Раданайт был прав — прав как никто. Эсгин всхлипнул. Раданайт укутал его полами своего плаща и прижал к себе.
— Мне жаль, что мы с тобой совсем не общались, — сказал он. — Мы оба многое упустили. Но ничего ещё не потеряно, мы наверстаем упущенное… Если бы я не был всё время так занят! — Раданайт слегка застонал и уткнулся лбом в лоб Эсгина. — Я всё-таки попытаюсь выкроить для тебя время в эти праздничные дни… Как ты смотришь на то, чтобы съездить в развлекательный центр, малыш?
— Это было бы здорово, — улыбнулся Эсгин.
— А потом можно было бы заглянуть ко мне, — вслух планировал Раданайт. — У меня в Кабердрайке огромная квартира, и я живу в ней совсем один. Собственно, «живу» — это громковато сказано, потому что я и дома-то бываю редко… Но всё-таки иногда ночую там. Я бы заказал в ресторане обед с доставкой… Действительно, здорово — только мы с тобой, и больше никого. И пошло всё к чёрту! Как тебе это, малыш?
— Здорово, — повторил Эсгин, обняв его за шею и доверчиво потянувшись к нему лицом.
— Милый мой, — нежно и растроганно проговорил Раданайт, целуя его в лоб и в губы. — Ты чистый, нежный, невинный ребёнок, и у меня сердце сжимается при мысли, что кто-то может тебя обидеть… Нет, я тебя никому не отдам. Ты моя частичка, мой родной малыш… Всё будет здорово, детка, я тебе обещаю. Ну, пойдём, а то ты скоро замёрзнешь.
Они собрались вернуться в дом, но Эсгин сообразил, что нужно бы привести в порядок волосы, и принялся разыскивать в снегу шпильки. Наверно, маиль был виноват в том, что у него никак не получалось снова уложить косы в корону.
— Давай, я помогу, — тихо засмеялся Раданайт. — Кажется, я испортил тебе причёску, прости. Уж очень у тебя чудесные волосы, детка.