Осколки тени и света - Мара Вересень
— В местечко Иде-Ир.
— И ты знаешь, как туда добраться?
— Приблизительно.
Темный присвистнул с видом человека, собирающегося покрутить пальцем над макушкой.
— Что? — натопырилась я.
— Меня всегда восхищали люди-нелюди, способные на настолько героически-идиотские поступки.
— Тогда отведи меня туда сам, раз ты так восхищен.
— Я некромант, а не экскурсовод. Я поднимаю трупы, упокаиваю трупы…
— Мне не нужна экскурсия, я просто хочу, чтоб ты проводил меня до Иде-Ир.
— Поднимаю трупы, упокаиваю трупы.
— А за деньги? — предложила я, хотя никаких денег при мне и в помине не было, но возможно, я смогу достать их по прибытии на место.
— За деньги, все за деньги. — утвердительно сказал темный. — Упокаиваю трупы, поднимаю…
— Кроме трупов можешь что-нибудь поднять? За деньги?
— Хм… — темный методично меня оглядел, уделив особое внимание округлостям. Пониже спины, повыше пупка… Вернулся к тем, что пониже спины, и похабно ухмыльнулся. — Например, что?
— Свою задницу! — не выдержала я. — И отвести меня в Иде-Ир! Идиот…
— Звездочка моя, — очень ласково произнес некромант, и я так ошалела, что замерла, уставившись на него во все глаза, но этот придурок обращался не ко мне. Он тщательно отчищал вытащенным откуда-то обрывком ветоши лезвие лопаты и говорил исключительно ей. — Не пойму никак, эта истеричная особа пытается нас оскорбить или нанять?
Тьма хранящая, у этого уникума не просто крышка хлопает, у него вообще в домовине пусто, поскольку жилец, он же мозг, встал и ушел погулять.
— Отведешь? — уточнила я.
— А работу за меня кто сделает? Мне за нее реальные деньги платят, а не воображаемые.
— Вернешься и доделаешь, дальше линии карантина твои мертвяки все равно не убегут.
— Умри, обуза. Или давай я тебе карту подарю и пошлю. В нужную сторону. И покой… иди себе с миром.
Он уже не сидел, возвышался надо мной, чуть склонившись вперед и уперев лопату в мысок сапога и держа ее между нами как посредника в споре. Светлые сферы зрачков начало затягивать мглой. Выглядело угрожающе, но меня несло по кочкам от отчаяния. Я просто хотела умереть спокойно на том кладбище, а этот псих выдернул меня обратно, не спросясь.
— Ты вообще с живыми людьми умеешь нормально разговаривать?!
— Живые! Ау-у-у-у-у-у, — завыл темный в сторону, приложив ладонь ко рту, потом приложил к уху, будто прислушивался. — Никого нет. А с собой говорить — это патология.
— А с лопатой нет? — съязвила я.
— Вот когда она мне отвечать начнет…
— А я?
— Я тебя из-за грани достал, забыла? Ты порченый продукт. Смирись и живи теперь с этим.
Он перехватил лопату, нагнулся, поддел лямку рюкзака, закидывая на плечо, нервно колданул что-то на кострище — остатки хвороста и тлеющие угли превратились в черный сыпучий песок и осели — и ломанулся прочь с поляны в противоположную от реки сторону.
Я стояла с комом в горле и чувствовала, как вновь натягивается, оживает петля договора, будто этот псих одним своим присутствием невероятным образом ослаблял действие привязки. Через полчаса я буду чувствовать врезающуюся в шею и поперек сердца леску, силы начнут таять, станет трудно дышать, потом я лягу, как лежала на том кладбище, буду вспоминать свою никчемную жизнь и ждать, когда грань милосердно распахнет врата, за которыми, может быть, и я очень этого хочу, меня встретят мои родители.
Отдалившиеся шаги стихли, затем вернулись. Некромант стоял на краю поляны.
— Ну? Идешь, нет?
* * *
Когда мы только отошли от места стоянки, каланча проворчал что-то про обузу, остановился и, поглядывая на воткнутую черенком в землю лопату, будто хотел удостовериться, что та не станет ревновать за внимание ко мне, порылся по карманам плаща и достал маленькую керамическую баночку. Испачкал содержимым свой палец, а потом мой лоб.
У меня заслезились глаза. От запаха. А этот только чуть носом повел. Потом, правда, принюхался основательнее, сунув вышеозначенный нос едва не в банку, втягивая запах обеими ноздрями. Меня передернуло. Некромант с сожалением поморщился, пару секунд помечтал и сжал пальцы — баночка с остатком смеси прыснула мельчайшей черной пылью.
Затем шествие продолжилось, а темный будто забыл, что я вообще за ним иду. Ну, как иду… Несусь, напоминая о себе звуками разной степени недовольства. Не специально, просто забег по пересеченной местности никогда не был моим обычным времяпрепровождением. Затем я слегка выдохлась. Сначала отставала на полшага, потом на шаг, потом на три, потом стала жалеть, что я не рюкзак, притороченный к некромантской спине.
Я стерла пятки, вспотела как лошадь, до оскомины налюбовалась унылым пейзажем, где кусты чередовались зарослями непролазной колючей травы, хрустящей под ногами, как чьи-то кости, фигурно изодрала подол об эту же траву и возненавидела собственные волосы, лезущие в глаза, нос и рот, которым еще и букашек наловила. Я придумала тысячу и одно прозвище для лося, забыла все, кроме последнего и начала сначала. Нужно же было как-то отвлекаться от стертых пяток и щиколоток? В общем, последние полчаса под ноги я особенно не смотрела, так что когда в меня внезапно врезался рюкзак, вернее, я в него, все слова сразу и вспомнились.
Темный стоял на краю выжженного пятна и созерцал. Что можно было созерцать на этой проплешине — не ясно, но его это явно увлекло. Он не среагировал ни на мой богатейший словарный запас, ни на то, что удерживая себя от падения, я какое-то время почти всем туловищем повисла на рюкзаке. Даже не шелохнулся.
Некромант упер в землю черенок лопаты, которую нес режущей кромкой вверх, смотрел на пятно и прокатывал деревяшку между ладонями туда-сюда. Лезвие на повороте пускало мне в глаз яркий блик, поддувающий ветер холодил взопревшую под платьем спину. Да, именно из-за последнего меня обсыпало мурашками, когда этот бродячий философ глянул одним глазом через плечо. Зрачок расползся почти во всю радужку, оставив тонкий край, будто темный дурнишника пожевал. Проверяет, не убилась ли я снова, только более изощренным способом? Хоть лопатой крутить перестал.
— Под ноги смотри, — буркнул он.
Расстроился, что не убилась? Проверял, не стерся ли очередной шедевр с моего лба? Отвернулся и снова вперился в проплешину.
— Не нравится мне это, золотце, обходить долго, напрямик с обузой тащиться…
— Никаких нервов не хватит, моя радость, — заискивающе ответила я вместо лопаты.
На меня снова уставился странный глаз, и я заткнулась.
— Идти след в след, на три шага позади, не орать, не делать резких движений. Если скажу замереть — замрешь и дышать перестанешь, даже если за ноги станут жрать. Поняла?
Я кивнула.
— Умничать она мне
