Танго нуэво - Галина Дмитриевна Гончарова
Амадо еще раз прикинул траекторию удара по горлу.
Да, только так. Только зайти сзади, обхватить – и полоснуть. Но это не для женских рук и не для женских сил. Хотя на Вирджинию он еще посмотрит. Но… уже сейчас можно сказать Вальдесу, что чутье его не подвело.
На месте преступления явно был кто-то третий.
Осталось выяснить, кто именно это был и куда он делся.
Начал Амадо с самого простого. Чего разгуливать по городу, если супруга покойного, она же главный подозреваемый, она же свидетель преступления, что не исключено, сидит у них под замком?
Камера предварительного заключения.
Нет-нет, не надо рисовать себе узилищ и прочих ужасов. Все очень простенько и без излишеств. Беленые стены, металлическая кровать, привинченная к полу, на ней тюфяк, подушка, одеяло. Не сказать, чтобы очень уж пышные и мягкие, но… был грех!
Пару раз Амадо там и сам преотлично отсыпался. Когда работы наваливалось – хоть убейся. И когда Альба была особенно не в духе.
Очень уютно, очень миленько. И унитаз в углу, скромно прикрытый ширмочкой, и даже стол и стул. Это ведь не тюрьма. Этот камера предварительного заключения именно для серьезных клиентов. Обычную шваль можно и в «ячейки» сгрузить, а сюда попадают таны или вот, как сейчас, ритана.
Сидит, смотрит в пол, на лице написано полнейшее равнодушие к своей судьбе…
И что это может значить?
Амадо кивнул охране и снял с гвоздика ключ. Вошел в камеру.
На него даже глаз не подняли. А вот сам он рассматривал Вирджинию Монику Веласкес с большим интересом. Что ж там за красота такая?
А вот такая.
Ей бы огня побольше, и Джинни была бы неотразима. Высокая, выше среднего роста, статная, не полная, а вот именно что статная, с роскошной грудью и бедрами, с правильными чертами красивого лица, она напоминала те фигуры, которые водружали на носу кораблей.
Черные гладкие волосы, черные глаза, с таким, черешневым отливом… красиво.
Но стоит помнить, что фигура на носу кораблей называлась гальюнной, потому как там же располагалось и отхожее место[4]. Так что фигура его даже слегка маскировала. А вот что скрывается за маской этой женщины?
Амадо кашлянул. Ноль реакции.
Поздоровался. Опять то же самое. Сидит пенек пеньком, в стенку смотрит…
Подошел и тряхнул женщину за плечо.
– Сеньора Веласкес!
И снова – бесполезно! Так… Амадо решительно взял ее за волосы, собранные на затылке в узел… кстати, почему такая прическа? Наряд домашний, а прическа вполне себе уличная, даже шпильки с жемчужинками есть.
– Сеньора, вы меня слышите?
Бесполезно. Лекарства? Амадо бесцеремонно (все равно не сопротивляется) повернул женскую голову к свету, вгляделся в зрачки. Как они? Расширяются, сужаются?
И чертыхнулся.
– Дежурного некроманта сюда! Быстро!!!
Долго ждать не пришлось. Но прибыл Хавьер еще более разозленный, чем обычно.
– Что случилось, Риалон?
– Может, мне и показалось, – честно сказал Амадо. – Я не отец, у меня дара нет. Но – посмотри. У нее в зрачке – крест.
Хавьер почти с сочувствием поглядел на следователя. Да, Риалонов он не любил и терпеть не мог. Но вот чтобы так… он впервые подумал, каково сыну некроманта было родиться неодаренным. Трагедия.
В семье Карраско это так и воспринималось, даже хуже. И таких детей буквально выкидывали на улицу. Разве что не в канаву, но и так приятного было мало. А Амадо? Отец его не бросил, парень даже в чем-то разбирается, но… ему, наверное, тоже было неприятно.
– Давай посмотрю.
Хавьер и подавно не церемонился. Поворачивал женщину, словно куклу…
– Ты прав, Риалон. Проклятье, как есть.
– И?..
– Интересно, кой дурак получал с нее признание? Под «Крестом» она и говорить-то толком не могла!
Амадо задумчиво кивнул.
Знал он это проклятье, называется «Могильный крест», если уж правильно, накладывается на жертву, и та через три дня умирает. Впадает в оцепенение, ничего не соображает, ни на что не реагирует, умирает от остановки сердца. Вполне гуманно, даже безболезненно. Почти эвтаназия.
– Если срок – с ночи?
– Я бы предположил, что с вечера, да.
– Она просто могла блеять какие-нибудь глупости. Вроде «Это я…», или «да, нет, страшно…». Дело полицейских не разбирать такое, а тащить и не пущать.
– Тоже верно.
– Можешь разобрать, кто накладывал, когда…
– Конечно. И снять тоже. Но лучше не здесь, а в лаборатории.
– Я сейчас распоряжусь, ее отведут, а потом пусть вернут сюда же. Хорошо?
– Конечно. Но ты знаешь, Риалон? Допрос не раньше чем через три дня, а то и позднее. Как в себя придет…
Амадо кивнул. Знал он про «Могильный крест», знал. Отец рассказывал в свое время.
Проклятие-то гуманное, и смерть безболезненная. А вот остальное…
Накладывать должен только некромант. Артефактом такого эффекта не добьешься. Не тот случай. Правда, некромант может быть даже начинающим. Это одно из самых простых и легких проклятий. Легко распознать, увидев рисунок креста в зрачке, легко снять, легко наложить…
Правда, жизненные силы оно выпивает преотлично. Считай, лет пять жизни сеньора Веласкес уже потеряла. Могла бы и больше. Времени для наложения проклятия тоже много не надо. Может, минут пять, и то многовато.
Впрочем, задумано было неплохо. У наложивших проклятие были хорошие шансы на успех. Труп, женщина рядом с ним, муж, жена… считай, и признания не надо. Все ясно. А сейчас, в преддверии королевских похорон и коронации, кто там с чем будет разбираться? Сунули бы ее на пару дней в камеру, там бы она и померла. И концы в воду.
И кто у нас в Римате такой хитровыдуманный завелся? Амадо очень не отказался бы с ним познакомиться поближе. И потрогать. Лучше – ногами, недавно на сапоги новые металлические набойки поставил.
* * *
Его высочество Хоселиус Аурелио смотрел в зеркало. Да, пока высочество. До коронации.
Зеркало привычно отражало усталого бледного человека с наполовину седыми волосами.
Очень усталого.
Говорят, все надо делать вовремя. А уж корону передавать… никто не думает, что если монарх сидит на престоле пятьдесят лет, то его наследник… да ладно! Он может и вовсе не успеть поцарствовать.
Может. Тогда на трон сядет внук монарха-долгожителя.
А если успеет?
Если власть сваливается на тебя, как… как птичье дерьмо?!
И что с ней делать?
И на кой демон она нужна?
Отцу, понятно, было нужно. Хотелось, рвалось, чесалось, как ни обзови, это было – ЕГО! Даже в семьдесят с хвостиком Аурелио Августин был отличным правителем. Жестоким, умным, расчетливым, хладнокровным…
А вот Хоселиус Аурелио… Не чувствовал он в себе такого.
Он был рядом с отцом, он учился, он честно выполнял все протокольные мероприятия, он…
Он – пытался. Попытка – не пытка?
Это еще как посмотреть! Когда на тебя все смотрят, когда ждут от тебя решений, управления, да хоть чего-то… хоть бы и рявканья во весь королевский голос!
А ты ничего сделать не можешь.
Или можешь, но понимаешь, что это не то, не так, что отец поступил бы иначе, и это было бы лучше… что на тебя смотрят с осуждением, что сравнивают с отцом, что за спиной раздаются шепотки…
Хоселиус Аурелио кожей их чувствовал.
И слова, и взгляды, и осуждение, и…
Как тут быть? Что делать?
Отказываться от наследства? Передавать все сыну? А справится ли Бернардо? И не вызовет ли это волнений?
И… а вдруг Хоселиус справится лучше сына?
Да, бывает такое, он хуже отца, но лучше своего ребенка способен управлять государством.
Или нет?
Хоселиус едва не застонал, глядя в зеркало. Так и слышался голос отца: «Ну что ты за балбес? Неужели не ясно, как твое решение отразится на внешней политике?» Что делать?!
Что делать, как делать, зачем?! И нужно ли что-то делать? Самому – или кому-то поручить, а если да, то кому именно?
Хоть кричи, хоть стони, а результат… есть ли результат? Будет ли?
Скоро похороны, потом коронация, и все. Ни отказаться, ни уйти, ни…
– Дорогой?
– Я просил не беспокоить, – сверкнул глазами его величество.
– Даже мне? – Алехандра Патрисия Роблес вошла медленно, показывая и свою фигуру, и свою грацию, обычно это помогало отвлечь его высочество от проблем… не в этот раз.
– Даже тебе.
– Дорогой мой… – Алехандра преотлично поняла, что начни она возмущаться – вылетит вперед своего визга. И захлопала
