Два мотылька (СИ) - "Dayrin"

— Вот же ж блядь! Вьер… — воскликнул крылатый, обескураженно опустив крылья к земле и бережно касаясь скулы парня кончиками фаланг, чем напрочь сбил весь его настрой защищаться, — малыш… Сильно больно? Черт, пчелы — это ужасно болезненно… Что же ты полез к ним, неужели так любишь мёд? Иди сюда.

Монстр уверенно взял его за руку, заводя в тень прибрежных, мощных ив, усадил на широком стволе, что улёгся громадным массивом вдоль берега, да принялся прямо здесь, в покрове изумрудных трав, собирать листочки какой-то определенной растительности, довольно толстостебельной, что пускал наружу беловатый сок, стоило его надломить. Им же Тиан начал аккуратно и со знанием дела обрабатывать полученные укусы пчел на Оливьере, пока тот замер, только и успев выдать удивлённое “ррр”, когда старший монстр начал его лечить.

— Мфррр, прости, Тиан… Я думал, что достану немного и угощу тебя, но в итоге вышла полная ерунда, — огорченно фыркнул скелет чуть позже, пустив хвостом мягкую волну, шурша им по прогретой солнцем коре старого дерева, обращая внимание чернокостного ещё и на пятна его мягкой шкурки, отчего душа грозового монстра болезненно сжалась в сочувствии. Но обрабатывать укусы он не перестал, тщательно и даже как-то нежно уделяя внимание каждому, ни одного не пропуская и перейдя уже на шею и ключицы. Это было щекотно и одновременно несколько больно, особенно в местах, где жало нещадно проткнуло руны, отчего парень при касании к этим местам царапал фалангами кору, но стоически терпел.

— Тшш, потерпи, рогалик. Майку сними, надо все обработать. И не смотри на меня так, я твою душу всё равно уже видел, когда ты фруктов наелся, — Бастиан сорвал ещё несколько сочных стебельков, выдавливая сок, пока парень возмущённо фыркал дымом и вместе с тем смущённо выдыхал что-то нечленораздельное, перемешанное с урчанием. Однако, противиться не стал, все же стянув с себя одежду, обнажая перед крылатым всю свою суть. Но монстр даже не вздрогнул, а продолжил все укусы смазывать найденным у воды растением, что хорошо помогало в подобных случаях. И сам Оливьер уже ощущал облегчение, когда большую часть болезненных пятен покрыл собой этот сок, унимая болезненную пульсацию и зуд.

Когда и хвост был обработан, а майка вновь натянута на ребра, то и вовсе вздохнул блаженно, рассматривая переливы темных и лазурных перьев на крыльях, одним из которых Тиан словно бы укрыл его ноги. Он даже не сразу заметил, что крылатый, заканчивая это лечение в полевых условиях на его руках, уже ничем не промакивал укусы, а просто перебирал его пальцы, меняющие цвета градиентом зеркально оттенкам химерного окраса.

— Даже такой небольшой высоты боишься, да? Сильно испугался? — Тиан сел с ним рядом, выбросив выдавленные им стебли лекарственных растений, а крылом невесомо приобняв Оливьера за лопатками, отчего тот специально подался к нему спиной, прижимаясь ближе, а хвостом заползая на колени своего пернатого спасителя. Он был готов поклясться, что хриплый, размеренный голос крылатого звучал виновато.

— Это не так важно, ведь без этого полёта я бы так легко не отделался. Спасибо, — последнее слово монстр прошептал, переводя взгляд, полный благодарности, к порыжевшим глазам Бастиана, что сидел к нему совсем близко, плечом к плечу, — а тебя разве не покусали, милый? Ты ведь рядом был…

Оливьер даже забеспокоился. Начал принюхиваться, в волнении начав крутить хвостом петли и нагнувшись к Тиану ближе. Да только от одного его слова “милый” у того дыбом встали все перья. И отнюдь не от того, что это было неприятно, вовсе даже наоборот. Словно маленький, теплый факел от его слов и действий в нем горел все ярче и теплее, что игнорировать это было уже попросту невозможно. Да и чего ради? Тиан смешливо курлыкнул и ткнул любопытного и обеспокоенного дракончика в нос пальцем, обрывая нить его волнений.

— Все нормально, дракончик. Расслабься, — он был совсем близко, и вся его фраза обрела какой-то смысл далёкий от последствий неудачной охоты за мёдом. Особенно когда Тиану в нос сильнее ударил аромат розмарина, стоило парню прерывисто выдохнуть, замирая с чуть прикрытыми глазами, будто его мысли были точно так же одурманены… Словно хмель ударил в голову, заставляя в опасной близости схлестнуться взглядами, разменивая вдох на выдох. Никто не знал, кто был первым, но один вздрогнул, откашливаясь и отводя в неловкости глаза, пока второй в смятении начал смотреть на небо, траву, воду…

Оба только что были на грани, ступить за которую одновременно было и страшно и дьявольски заманчиво…

Комментарий к Часть, в которой идёт охота за диким мёдом

https://vk.com/fantasmasofyoursoul группа автора

========== Часть, в которой обмениваются подарками и расстаются ==========

В руке лежал приятной прохладой темный, синий мрамор на тонком, шелковом шнурке. Гладкая поверхность минерала была испещрена затейливыми, голубыми и белыми жилками, отчасти напоминая в своем содержимом составляющую молнии. Бастиан рассматривал эту вещь, что по воле его неконтролируемой клептомании у него хранилась уже много лет. Наравне с десятками других подобных мелочей, объединенных лишь одним общим мотивом: оттенками синевы и лазури, которые сложились в его доме в своеобразную коллекцию его маленькой слабости. Однако, именно в этот день с одной из вещиц крылатый был готов расстаться, что произошло, пожалуй, едва ли не впервые за его уже немалую жизнь. Этот камень мужчина хотел подарить Оливьеру на память, ведь он уезжал обратно в город, где жил и работал. Отпуск подошел к концу… К нему же плавно подкатились все попытки отрицания явной к нему симпатии Тиана. От одной только мысли об этом неугомонном драконе все его перья вставали дыбом, пушились и взволнованно подрагивали, а душу роняло куда-то под ложные ребра да так резко, что вышибало дыхание.

Но и останавливать его он не мог: тот почти всю жизнь прожил там, в своем доме, который был куплен его матерью после кончины отца Оливьера. Тогда они жили у города, выстроенного у кальдеры{?}[Кальде́ра — обширная циркообразная котловина вулканического происхождения, часто с крутыми стенками и более или менее ровным дном.] — в исконно драконьих землях. Об этом паренёк сам рассказал, когда они ехали в электричке обратно домой с их вылазки на природу. Рассказал он и о том, что тоска грызла его душу уже многие годы, о том, что вернуться обратно он просто не смог и был там лишь единожды, когда развеивал прах над вулканическим пеплом по старой драконьей традиции. От одних только эмоций и призрачных слезинок в глазах хвостатого скелета в тот момент щемило душу до боли… Слишком он был искренен… Слишком чувствителен и невероятно раним…

С тяжёлым вздохом крылатый спрятал подарок в карман кожаной куртки и вышел на крыльцо дома. Щёлкнула зажигалка. Поволокой потянулся голубой дым ежевичной сигареты. Мысли невидимым шлейфом растянулись до двухцветного монстра, которого он должен будет встретить с минуты на минуту и проводить до вокзала, да только вот душа словно занемела, не желая привычную праздность будней проводить без его компании.

Не хотелось его отпускать…

В тяжелых мыслях он выкурил целую сигарету, потушил и бросил здесь же — в жестяную банку на частично крытой веранде да отправился по тропинке, на перепутье которой уже издали увидел хвостатый силуэт, неугомонно топтавшийся на месте вокруг маленького чемодана на колесиках. Стоило Оливьеру увидеть своего друга, как тут же взвился длинный хвост, шустро качаясь, словно он вилял им в радости встречи. К удивлению поравнявшегося с ним крылатого скелета, Вьер его ещё и обнял, буквально повиснув на шее с радостным мурком, полностью обескураживая Бастиана, который и без его выходок чувствовал себя более чем потерянно.

— Ты чего, мелкий? Мы ещё не на вокзале, чтобы прощаться, — шутливо прохрипел низкий голос крылатого, но Вьер на это лишь посмеялся мягко, отпуская его не сразу. И лишь после взглянул в отчаянно рыжие глаза, пламенные даже, понимая, что эмоции в нем били через край. И их было куда больше, чем Тиан позволял себе показывать. Оливьер давно догадался, что его глаза меняли цвет по причине сильных чувств самого разного спектра, и особенно в нем самом эти перемены отзывались теперь. Словно душа дракона отчаянно давала подсказки, прижимаясь к ребрам изнутри и дрожа, умоляя не отходить дальше длины собственного хвоста. Но обстоятельства и какие-то собственные предрассудки тянули этот канат на себя, пусть и оставалось в нем чувство совершаемой ошибки и странного предчувствия, отнюдь не самого приятного.