Проклятие Черного Аспида 2 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"
Сотрясая землю адским воем. Не вышел навстречу никто. Ступает босыми ногами по разогретым камням и чует запах трясины и болота. В ноздри забивается, окутывает гнилостным смрадом.
И на земле дымка-паутинка зеленая тянется.
— Волхв…
Во дворец вошел и к ней, наверх, в спальню. Туда, где пахнет еще ее волосами, где тепло ее тела хранит постель. И взгляд выхватил кольцо на полу. Едва взглянул, как заполыхало оно огнем, закрутилось по полу и к ногам его подкатилось.
— Аааааааааааааааааааааааа, — заревел изо всех сил, на колени упал, сгребая кольцо, сотрясаясь всем телом. Порвала связь. Отреклась. Вот почему кольцо сняла… иначе не смогла бы. Вот почему не слышит ее. Перестала ему принадлежать.
— С волхвом ушла. К Вию.
Голос Врожки заставил дернуться всем телом и сдавить перстень в ладони.
— Я тебя ждал. Чтоб сказать. А потом гореть буду… как положено. Сам. Врожка знает правила. Знает обычаи.
Ниян весь дрожит и в одну точку смотрит, дышит тяжело с шипением. Понял, почему Вий улетел. Ему Лукьян сообщил о том, что забрал Ждану. Вот почему птицы проклятые кружили в небе.
— Насильно увел?
— Сама ушла… отреклась от тебя, кольцо сняла и верхом на нем улетела.
Застонал и в волосы руками впился.
— Не могла.
— Могла. Своими глазами видел и ушами слышал.
Резко развернулся и посмотрел с дикой яростью на шута.
— А ты где был?
— Морок на меня навел, проклятый. Ни крикнуть, ни пошевелиться не мог. Только когда улетели, дар речи вернулся.
— Ненадолго. Чтоб к утру свой язык мне принес. Выбирай — либо сам жив останешься, но немой, либо сгоришь дотла.
Встал с колен и с диким рыком разнес все в комнате, в щепки, в клочья. Вещи ее разодрал.
Потом с постели простынь сдернул и лицом в нее зарылся, вдыхая аромат.
— Не могла… Знаю я. Нутром чую. Войной на Вия сам пойду и заберу ее.
ГЛАВА 8
О свадьбе царской трубили во всю, и до меня доносился переливчатый звон и песни дивные, напеваемые народом. Вся улица усеяна розовыми лепестками одилиска, цветка нежности и невинности.
Каждое утро за мной свита приходит царская, горничные девки, мамки. Сопровождают целой толпой, шлейф от платья несут. А мне кажется, голова сейчас отвалится от тяжести кокошника, разукрашенного золотом, увенчанного камнями драгоценными с ряснами у висков с убрусом, подвязанным сразу под подбородком. Платье тяжелое, твердое, впивается мне в тело.
Вий в зале ожидает за накрытым столом. Рядом с ним по правую руку тетка Григорина сидит, как всегда, во всем черном и ягоды в рот отправляет пальцами, унизанными перстнями.
Она же проверяет еду и питье царя и, если что-то кажется ей подозрительным, кивает на блюдо и его уносят, а потом во дворе слышится истошный вопль повара, которого режут, как свинью, лишь за то, что Григорине показалось, что яства отравлены.
Она же внимательно следит за моим рационом и пристально наблюдает за тем, как я ем.
— Рыбу положи, наследнику силы нужны, чтобы родиться. Ему не только из чрева твоего выбираться, но и из плотного яйца каменного, что внутри тебя растет вместе с драконом-младенцем.
Вий кивает, и мне в тарелку подкладывают рыбу. Я ее и вовсе есть не могу. Воротит от нее. Сразу хочется все содержимое желудка на пол исторгнуть. Никогда рыбу не могла есть, как увижу, так и жутко становится, горло тисками сжимает.
— Золотая, для тебя поймана. Сидор. Неси аквариум, покажи царской суженой, какую рыбу для нее поймали.
Хлопнул в ладоши, и в залу занесли огромный аквариум, в котором металась рыбка, покрытая ярко-оранжевой чешуей с красивым волнистым хвостиком. Казалось, она, и правда, отлита из золота, а янтарные глаза с большими черными зрачками испуганно блестят, как глянцевые камушки.
— Все три на блюдо для тебя живьем зажарены. Эта осталась. Ты знаешь, что это за рыба? Из водоема, где нога человека не ступала, где правит царь морской Властибор.
Я на рыбку посмотрела, и внутри что-то сильно сжалось, как будто всколыхнулось, как будто дышать стало трудно. И я словно вижу, как она, широко открывает рот в сетях рыболовов, а потом беззвучно кричит и плачет. Тряхнула головой и на Вия взгляд перевела.
— Воротит меня от рыбы. Не могу есть. Я лучше мяса. Если можно.
— Пусть мясо принесут, а эту селедку уберите, воняет от нее тиной и дном морским. Вышвырните, пусть дохнет без воды. Говорят, тварь редкая. Пусть у Властибора на одну золотую селедку меньше станет.
Слуги вытащили сачком рыбку и швырнули за дверь на мраморный пол. Внутри аквариума всколыхнулись желтые цветы и потянулись следом за рыбкой, а потом упали на дно.
Вий брезгливо поморщился, и Григорина достала пузырек, открутила крышку и поводила у носа царя тоненькой палочкой, прикрепленной к крышке флакона. Запахло чем-то приторным и неприятным.
— К свадьбе все готово. Пиршество сегодня начнем, а завтра с первыми лучами солнца моей станешь, примешь принадлежность, кольцо и крови моей изведаешь.
Сказал Вий и кубок ко рту поднес.
— Нельзя твоей, — возразила Григорина, — жаль, но нельзя. Убьют младенца чужого самца клетки. Животную кровь ей дашь, подменишь бокал. Остальное в ритуале можно оставить.
— Тогда не будет связи, — Вий подался вперед и ударил кулаком по столу.
— Значит, не будет. Родит, и установишь связь. А пока что, если хочешь на престоле утвердиться — подождешь.
— Прочь пусть идет, — кивнул на меня, — смотреть на нее не могу, чтобы не думать, как она с братом моим кувыркалась.
Я руки в кулаки сжала.
— Лярва Ниянова. Вон пошла.
И на дверь пальцем указал. Я медленно встала из-за стола, вышла за огромные, приоткрытые для меня стражами двери. Они так же с грохотом захлопнулись. Я выдохнула и разжала кулаки. Мать твоя — лярва, и сучка твоя тетка — тоже лярва. Ублюдок проклятый. Неподалеку у моих ног задыхалась без воды золотая рыбка. Я наклонилась, подхватила ее в руки и быстрым шагом пошла по широкому коридору. Пока несла, рыбка хвостом дергала и широко открывала рот.
— Погоди, милая. Сейчас найду воды. Сейчас станет легче.
Когда к хрустальным дверям, ведущим из дворца наружу, подошла, стражники скрестили перед моим носом копья. Противные ящеры-истуканы. Я изловчилась и бросила рыбку в фонтан, бьющий серебряными струями, убегающими в ярко-синий водоем. Золотистая чешуя сверкнула на солнце и исчезла под водой.
Я в палаты свои отправилась. Все эти дни искала, как сбежать отсюда, как знак Нияну дать. Но ни одной лазейки. На ночь из комнаты не выйти, окна зеленой дрянью всегда опутаны, а за дверью стражники и под дверью служки спят.
Едва в палаты вошла, тут же встрепенулись, ко мне бросились утренний наряд снимать, да переодевать в платье для отдыха, косы чесать гребнями.
— Вон пошли. Сама разденусь, — махнула на них руками и перед зеркалом стала, стянула кокошник, швырнула рядом с чаном для купания. Пальцы расстегнули платье, освободилась от пышных рукавов, стянула шелковый подол и вздохнула с облегчением, и вдруг словно издалека услыхала:
— Надобен мне больно приплод Нияновский. Так бы и выдрал из чрева да задушил обеими руками.
— Погодь. Не горячись. РОдит она, дашь ему пару недель пожить и земь его, скажем, с колыбели выпал да убился.
— Может, сам сдохнет на Чар-горе.
— Может, и сдохнет. А коли нет — уничтожим. Но вначале пусть тебя ГОсударем провозгласят и корону на тебя царскую бояре наденут.
Медленно развернулась к чану с водой и увидела, как в нем на поверхности всплывают желтые цветы, похожие на маленькие граммофоны… точно такие же, как остались в зале, в аквариуме.
Я не верила, что слышу голоса Вия и Григорины, так, словно… словно у них там прослушивающее устройство. Посмотрела на воду и словно увидела, как внизу махнула хвостом золотая рыбка. Я ниже наклонилась, а маленькие граммофончики змейкой потянулись вдоль деревянного края чана.
— Кто впустил?
