Ненавижу магов (СИ) - Власова Мария Игоревна
– Убей его, – внезапно прозвучал её короткий, адресованный матери приказ с кивком в сторону Вальтера. – Ты очень хочешь убить его.
Мама какое-то мгновение, не двигалась, стояла на месте, а затем воздух наполнился магией.
– Нет! – мой крик, попытка остановить ее уже ничего не значили.
Она рухнула на колени, прямо на глазах ее волосы полностью поседели, морщины испещрили лицо. Кашель согнул ее пополам, но даже при этом она руками тянулась к Вальтеру, который так и не сдвинулся с места.
– Прекрати, мама! Слышишь, прекрати! Не надо! – хватаю ее руки, превозмогая на жуткий зуд ее магии.
Я кричу приказы, требую и, в конечном итоге, умоляю, давясь слезами.
Прижимаю ее к себе, сжимаю изо всех сил, она слишком слаба, чтобы по-настоящему мне сопротивляться, ее попытки еле заметны и полны отчаянья. Глаза зеленые почти выцвели, но взгляд тот же, которым она всегда смотрела на меня: суровый и полный злобы. Однако смотрит она не на меня.
– Мама, – срывается с моих губ испуганный шепот, прежде чем вспоминаю о зельях и судорожно высыпаю на пол бутылочки с зельями и порошки.
Не могу больше ее удерживать, спина сейчас сломается! Но и у нее сил что-то делать нет, она упирается головой в моё плечо и тяжело дышит, смотря только на свою цель. От нее пахнет так же, как и в детстве: свежим хлебом, мылом и ванилью. Мысль, что это конец, вгоняет в панику, и я уже с трудом разбираю, где какое зелье, не могу взять в руку бутылочку, так сильно трясутся руки.
– Выпей, прошу тебя выпей, – сую ей самое сильное исцеляющее средство, которое есть.
Она не слушается, приходится удерживать ее, силой заливая зелье в крепко сжатые губы. Слёзы скатываются по моему лицу и подбородку, она упирается рукой мне в грудь, и эта рука холодна, как лед. Ее магия, причиняет мне боль, но я почти не чувствую ее.
– Мама, умоляю, мама! – прошу ее, надеясь, что это сможет хотя бы уменьшить ее боль.
Меня внезапно подхватывают под руки, когда у меня почти получилось заставить ее выпить зелье. Я брыкаюсь, тянусь к ней, пока собственные руки не подводят меня, и бутылочка падает на пол, разливаясь и образуя вокруг себя зеленая кляксу. Это зелье – последний шанс мамы выжить, и с каждым мгновением она исчезает, впитывается в землю. Резкий рывок к этому проклятому зелью, но чьи-то руки на плечах не дают приблизиться. Раздраженно пытаюсь освободиться. У меня не получается, я все пытаюсь убрать преграду, пока не понимаю, что мама смотрит тем самым взглядом на меня. Дыхание перехватывает, тело буквально деревенеет, и лишь теперь я слышу, как кто-то кричит на меня, требует остановиться и успокоиться.
– …она все равно умрёт! Они все умрут! Не о них ты должна сейчас думать! Чёрт побери, что для тебя важнее?! – от разъярённого голоса Вальтера мурашки на шее и затылке.
Я чувствую его руку, что обнимает за шею, и вторую, крепко удерживающую за талию. Он рядом, но так далеко, неимоверно далеко от моего мира, моих правил, моих стремлений и желаний. Мы собрались с какой-то целью, эту цель нам дала ведьма или теперь уже просто Провидица, но без нее мы нереально далеки друг от друга.
Глаза матери медленно закрываются, без меня она утратила свою опору и падает лицом вниз на землю. Папа тянет к ней руки, то ли бубнит, то ли шепчет ей что-то, но не может даже подняться, чтобы попрощаться с ней.
– ВСТАЛИ! – мой крик больше похож на вопль раннего зверя в миг отчаяния и боли.
Я не могу потерять ещё и отца, я не хочу никого терять! Они встали, почти все поднялись по моей команде в полной тишине. Даже Вальтер отпустил меня от неожиданности. Я упала на колени, перед матерью, протянула к ней руки, но не смогла коснуться. Закрыла глаза, откинула голову назад и выпустила всю ту боль, которую чувствую сейчас, одним криком. Ей уже ничего не поможет, руки ледяные. Мой крик прерывается резко, боль и горе тянет меня к земле, но я не могу просто лечь рядом с ней, просто попрощаться, не сейчас.
– Уходите, – сначала говорю осипшим голосом, а потом кричу, – уходите вы все, забирайте детей! Бегите так далеко, как сможете и никогда никому не говорите, что вы из этой деревни, что жили здесь и знали, что творит эта ведьма! Убирайтесь! Бегите, пока живы!
Поднялся шум, а затем люди бросились врассыпную, кто-то побежал за детьми, которые вообще ничего не поняли. Кто-то сразу побежал на выход, но никто не задавал вопросов, куда и почему бежит.
– Зелье, да? – слышу неподдельный интерес Провидицы.
Она держится слегка в стороне, не останавливает никого, словно и не хочет этого.
– Главный ингредиент твоя кровь, не так ли? Или... что?
В ее голосе неподдельное торжество, не хочу смотреть на эту тварь больше. У мамы было ещё полгода, если верить Вальтеру, а она их забрала. Забрала мать у меня, у моих сестёр и маленького братика, забрала все.
– Чтобы слушались только тебя, повиновались твоей воле, – она заливается смехом, пребывая в каком-то щенячьем восторге.
Сумасшедшая.
– Это их не спасет, ты ведь понимаешь?! – вдруг напоминает о себе Вальтер, давая понять, что все мои старания он считает сплошной глупостью. – Их всех убьют, в том числе и твоих сестёр…
– Они далеко отсюда, – отвечаю ему отрешенно, глядя на лежащую на земле мать. – Я отправила их ещё перед церемонией, лишь отца с матерью оставила. Надо было и их отправить отсюда подальше. Зря я так не поступила…
Касаюсь маминой щеки кончиками пальцев, ее лицо выглядит таким умиротворённым, словно она просто спит. К сожалению, она никогда не очнётся, и от этого мне хочется затрясти ее, умолять открыть глаза, как бы это ни было бессмысленно. Мне стыдно за то, что была так груба с ней, за то, что не воспользовалась последними ее часами, чтобы понять ее, простить за все. Она ведь моя мама, не самая лучшая на свете, но моя, потому что вырастила и дала жизнь. И ее больше нет, я не смогу ничего исправить, не смогу сказать спасибо и в последний раз перед ней извиниться. Я не могу даже дать папе с ней проститься. Его полный слёз взгляд я никогда не забуду, он навсегда вклинился в мою память, как и картина скрюченной древней старухи с белыми как снег волосами. Зачем-то протягиваю к ней руки, поправляю волосы, укладываю их, прячу лямку нижней рубашки, поправляю смятое платье. Она бы очень разозлилась, если бы я не привела ее в порядок. Она так часто злилась на меня…
Мамочка…
Мне пять лет, теплая осень. Сад зарос травой и цветами, я нарвала большой разноцветный букет и, не видя дороги, иду к ней, мирно спящей в беседке за книгой.
Уголки губ подрагивают, я задумала шалость, ибо уверена, что мама будет ругаться. Осторожно подхожу на цыпочках, босые ноги помогают двигаться бесшумно. В последний момент прежде, чем роняю цветы на ее колени, у меня вырывается смешок, и я, заливисто хохоча, убегаю прятаться в кусты черники. Далеко не прячусь, наблюдаю, как мама просыпается, и ее глаза расширяются от удивления, обнаружив на своей юбке помятый букет цветов. К моему удивлению на лице мамы не появляется тот самый взгляд, наоборот, она улыбается. От этой улыбки на сердце становится так хорошо, что я смотрю на нее с открытым ртом, даже привстав из кустов от удивления.
– Пенелопа! – резко хмурится мама, так что я вздрагиваю всем телом, но все равно иду к ней, как провинившийся щенок, еле волоча босыми ногами по земле. – Что это такое?
– Цветы, – бормочу под нос, пряча взгляд, а затем резко вскрикиваю. – Это не я!
Мама скептически поднимает бровь с легкой улыбкой, а затем, протянув руку, достает из моих волос веточки и отбрасывает их в сторону.
– Это не я, – упрямо бормочу, а затем все же сдаюсь. – Я просто хотела, чтобы ты заметила меня, как Изу…
Глаза на мокром месте, вытираю их грязной пятерней, на что мама недовольно цокает языком, а затем, отложив букет на скамейку, подтягивает меня к себе. Белый накрахмаленный платок пахнет хлебом, она стирает грязь с моего лица и рук, все время причитая, какая я грязнуля.
