Наследники Шамаша. Тени и пыль - Alexandra Catherine
Но Акил не был столь же весел.
— Зараколахонцы выкрали его и увезли далеко от его родины, — заметила он. — Как бы не отомстил он всем нам за это и не бросил нас в пути. Фавны примут его с распростертыми объятиями. Но что сделают с нами, когда Цесперий покинет нас?..
— Матушка доверяет ему, — сумрачно произнесла Сагрия.
— Зато наша матушка нисколько ему не доверяет, — возразила Атанаис. — Если наша матушка не намерена доверять ему, то и я не стану. Зря она точить зуб на кого бы то ни было не станет.
Девушки обменялись неприязненными взглядами и отвернулись друг от друга. Ишмерай же не знала, что сказать. Она помнила, как перекосилось лицо матери, когда она увидела фавна. Стала бы она так враждебно относиться к союзнику, с которым путешествовала так долго, если бы он не сделал ей ничего плохого? Что-то здесь было нечисто, и Ишмерай до боли захотелось раскрыть эту тайну.
Младшая дочь герцога старалась более не посещать парка в одиночку. Она либо сидела в библиотеке с многочисленными томами о Кунабуле и местности Заземелья, тщательно спрятавшись, прислушиваясь к каждому шороху. Делать всё равно было больше ничего: Марк уехал в Тиру, с ней не попрощавшись. Должно быть, снова к Омранам.
Между тем, дворец готовился принять Его Величество Густаво, короля Нодрима, и его сестру, принцессу Плио.
«Уже скоро…» — шепнул ей король, и Ишмерай вздохнула с облегчением, но печаль и глубокий страх подвести своих близких нашли её и сжали сердце.
Всем троим было не по себе. Провидица продолжала настойчиво петь им и посылать сны, каждому разные, каждого она водила по разным местам и мотив ее песен отличался. Акил, не слишком музыкальный, мало обращал внимание на мелодию и позже не мог ее повторить, но Атанаис тихонько напевала их целыми днями и находила их весьма интересными. Ишмерай же осознала, что те песни, которые Провидица посылала Атанаис, были светлее и печальнее. Песни, предназначенные для Ишмерай, были темнее, глубже и в памяти всколыхали страшные сказания из детства.
Через несколько дней после разговора с Провидицей герцог нашёл младшую дочь прогуливающейся в парке в одиночестве и медленно подсел к ней на скамью. Ишмерай изобразила самую милую из своих улыбок, но напряглась, ожидая, что отец в любую минуту прикажет ей уезжать или лично увезет подальше.
— Тебе стоит больше отдыхать, батюшка, — заботливо проговорила она.
Герцог кинул на дочь скептический взгляд и усмехнулся:
— С тобой отдохнёшь… Я знаю, что удержать вас от путешествия можно лишь заперев на какой-нибудь одинокой башне в горах, но прошу вас троих как следует все обдумать. Вы думаете, что это развесёлое путешествие, полное захватывающих приключений. Быть может, по пути в Авалар вам не попадется никакой опасности, но стоит вам сделать шаг, и вас заставят сделать второй — после Авалара вас направят в Кунабулу, если вы хорошо справитесь с первой задачей.
— Но если не сделаем мы, кто сделает это за нас? — робко спросила Ишмерай. — Матушка и дядя Лорен не могут вечно стоять на защите Архея. Теперь есть мы, и мы должны помочь вам.
— Двадцать лет назад, когда я готовился сопровождать Акме и Лорена Рина в Кунабулу, когда я сидел точно также в парке, то думал обо всем на свете — достаточно ли мы подготовлены, достаточно ли сведений смогли выудить, достаточно ли оружия мы берем… думал о том, что ждет вашу матушку и вашего дядю… признаться, о сударыне Рин я всегда думал гораздо больше, чем о её брате… — улыбнулся он, и Ишмерай широко улыбнулась в ответ, опустив голову на плечо отцу. — Я думал обо всем, но и представить не мог, что через двадцать лет буду сидеть точно также в этом самом парке и ломать голову над тем, как бы уберечь своих собственных детей от тех же бед, от которых хотел уберечь их мать. Когда я встретил её впервые, я знал, что говорю с Акме Рин, наследницей великого рода и великой силы, но я был молод, развращен дворцовой жизнью и думал лишь о её красоте и о том, как бы влюбить её в себя, чтобы одержать еще одну маленькую победу… Да разве мог я знать, что не я, а она одержит надо мной победу? Жизнь — очень странная штука, Ишмерай. И уж точно тогда, сидя в этом же парке, я не мог знать, что через двадцать лет я вернусь в Кунабулу, но уже со своими детьми. Со своими несмышлеными детьми, которые думают, что всё это — увлекательное приключение.
— Я так не думаю, отец, — тихо возразила Ишмерай, погладив его по руке. — Но мне кажется преступлением бездействовать, если в моих жилах течет такая кровь.
— Вы такие же люди, как и все. Никто не имеет права класть вас на жертвенный алтарь, прикрываясь тем, что вы обременены подобным родством. Ваша мать и ваш дядя едва не погибли из-за этого самого родства. Оно губит.
Ишмерай вздохнула.
— Господь подарил мне слишком много счастья в этой жизни… И мне страшно от мысли, что я его не достоин. Поэтому на этот раз чудес не будет. А вы хотите выбрать ту жизнь, от которой я вас так оберегал.
— Ах, батюшка! — не сдержалась Ишмерай. — Тебе было бы куда легче, если бы матушка не обладала никаким даром…
— Ещё одна! — негодующе воскликнул тот. — Ваша матушка тут расплакалась и начала умолять меня простить ее за то, что в ней течет такая кровь. Если бы в ней не было никакого дара, государь Карнеоласа не послал бы меня за нею, мы бы не встретились, и я бы так никогда и не полюбил.
У Ишмерай зашлось сердце. Она обвила шею отца своими тонкими руками и выдохнула, едва не плача:
— Ах, батюшка! Как я завидую нашей матушке, что ей достался самый лучший мужчина на свете! Нам с Атанаис никогда не найти мужей, похожих на тебя! Матушка такая счастливая!
— Если вы
