Замок ледяной розы (СИ) - Снегова Анна

- У тебя правда рука прошла? – шепчу несмело. Мне всё ещё стыдно. Я снова обидела его недоверием. Как же объяснить, что дело в другом? Я сама ещё не поняла толком, в чём, но точно не в этом.

- Правда. Я, кстати, не сказал тебе спасибо. Ты – моё маленькое, невыносимое, сводящее с ума, любимое чудо.

Сердце скакнуло куда-то к самым ушам. Исцелую, точно. Вот только решусь – и непременно исцелую, каждую родинку!

- Значит, ты больше на меня не сердишься? – просияла я.

- Кто тебе сказал такую чепуху? – всё ещё ворчит, но уже для проформы. – Просто пытаюсь понять, что творится в твоей черепашьей голове, и у меня никак не получается. Это не сердит. Это бесит!

Мы идём уже совсем-совсем медленно, того и гляди остановимся.

Невзначай трусь щекой о его рукав, как провинившийся котёнок. Есть что-то особенно тёплое в этом чувстве – как бы я его ни обижала, он всё равно не оставляет меня одну, наедине с моими проблемами и глупостями, не отпускает моей руки. Значит, у меня абсолютно точно получится со всем справиться. Все эти мрачные тайны, все эти голоса из прошлого в моей голове, весь этот ужас, который охватывает вдруг, стоит приблизиться к любимому человеку слишком близко, и сковывает так, что ни рукой ни ногой не пошевелить – я не дам всему этому победить себя. Я буду сильнее.

Просто я не была готова к такому шторму у себя внутри. Думала, любить – это просто, особенно если тебе отвечают взаимностью. А оказалось – это самое сложное, что есть на свете. Причем именно тогда, когда тебе отвечают взаимностью. Потому что раньше я была одна, и мне достаточно было разобраться в себе, что уже нелегко. А теперь каждое мгновение жизни я как будто проживаю в раздвоенном состоянии – и мне приходится смотреть на ситуацию не только из своей головы, но из чужой головы тоже. Это странно. Это невероятно трудно. Но я пытаюсь учиться.

- Знаешь, я тут подумала…

- Мне уже страшно.

- Послезавтра, оно же ещё не закончилось? Оно же длинное…

Острый взгляд на меня искоса.

- Ты меня пугаешь. Неужели собралась встать на путь исправления?

- Говорят, явка с повинной облегчает наказание.

- Черепашка, за мои истрёпанные нервы у тебя пени набежали на целых тринадцать лет! Признанием вины не отделаешься. Придётся отбывать исправительные работы.

- Ну-у-у… могу тебе рубашки гладить.

- Маловато для искупления. К тому же, с этим и Мэри неплохо справляется. Что ещё?

- Шпильки выброшу в окно…

- Уже лучше. И?..

- Бантики тебе буду завязывать… ой, прости! Ну, то есть бантик.

- Р-р-р-р… она продолжает напрашиваться! Черепашка, у тебя инстинкт самосохранения и правда атрофировался за ненадобностью?

А я действительно веду себя совершенно возмутительным образом. Но мне стало так хорошо и легко… я поняла вдруг простую вещь – если я теперь на всё смотрю с двух сторон, то и он тоже. И так же, как я, пытается понять, что творится в моей голове. Потому что, как и я, дорожит нами. А значит, всё остальное ерунда и преодолимо. И может быть, секрет как раз в том и состоит, чтобы меньше думать над проблемами. А просто отпустить – и улыбнуться. Вместе.

- Тогда как насчёт завтрака в постель?

- Хм-м-м… А вот этот вариант мне определённо по душе! Так и запишем. И на этом пока поставим точку в нашей увлекательной дискуссии. Иначе я решу, что сегодняшний завтрак определённо вышел неудачным – я после него остался дико голодным. Тогда нам придётся вернуться обратно и повторить всё сначала.

Снова эти бархатные нотки в голосе, от которых у меня всё внутри переворачивается… И честно говоря, действительно захотелось вернуться. Потому что я вспоминаю, что за день сегодня – ожидается приезд Его Величества, бал, объявление королевской помолвки… Рон будет чувствовать себя ответственным за то, чтобы всё прошло без сучка, без задоринки. Ему нужно будет оказаться в тысяче разных место одновременно и за всем этим бедламом присмотреть.

Нет, честно, идея вернуться и хотя бы ненадолго украсть его у всех остальных не так плоха!

Тем временем мы как раз добрались до лестницы. Мой взгляд споткнулся о Дверь. И хотя я правда больше не собиралась возвращаться к событиям прошлого, по крайней мере не сегодня, язык просто зачесался спросить:

- Как думаешь, та первая строчка в послании твоего предка… «Завещаю тебе исправить самую большую ошибку моей жизни»… Это о чём? Может быть, Роланд своим ключом отпирал вход в нижний мир? И то, что мы его как следует запечатали завалом, исправило эту ошибку?

Взгляд Рона тут же посерьёзнел.

- Не знаю, Рин. Честно говоря, не уверен. Мне постоянно кажется, что у меня в руках уже есть все кусочки этой мозаики. Только почему-то не получается их правильно сложить. Надеюсь, рассказ Мэри Шеппард в этом поможет.

Гостевая комната на втором этаже, обклеенная светлой тканью в цветочек и уставленная мебелью вишнёвого дерева, встречает нас подавленной атмосферой и запахами травяных настоек.

На высокой кровати под балдахином лежит мама Олава, и кажется, ей совсем плохо. Лихорадочный румянец на белом как мел лице, седые волосы разметались по подушке. Шеппард сидит у кровати и сжимает её тонкие пальцы. Веки Мэри закрыты, губы что-то шепчут бессвязно.

Олав рядом, притулился к Шеппарду как птенец и неотрывно смотрит на мать.

- Друзья мои… никакие слова не отразят, как я благодарен вам обоим. Надеюсь, вы простите меня за то, что сейчас мои чувства никак не хотят связываться в слова. Мэри… очень плоха. Мы послали за доктором из столицы, он будет с минуты на минуту. Местная знахарка ничего не смогла сделать, и…

Потом он осёкся, посмотрел на сидящего рядом сына – сколько любви, тепла и грусти было в этом взгляде! Я поняла то, что Шеппард не хочет говорить при мальчике – он боится, что обрёл жену только для того, чтобы снова потерять.

- Отставить хандру и уныние! – Рон врывается в этот печальный монолог, как ветер в стаю дождливых туч. Потом берет меня за плечи и подталкивает вперёд. – У нас тут с вами, кто не в курсе, самый что ни на есть взаправдашный целитель объявился. Прошу любить и жаловать. Качество медицинской помощи проверил на себе лично.

Потом наклонился ко мне и прошептал прямо в ухо, пуская волну мурашек по спине:

- Ну давай, Черепашка, не посрами честь «волшебного мира»! Мальчик в нас так верил.

И легонько подтолкнул вперёд.

Надежда, вспыхнувшая в грустных глазах Олава, придала мне сил. А то, что я… так замечательно сегодня выспалась, кажется, полностью восстановило резерв магии.

Когда моя ладонь легла на холодный, покрытый испариной лоб Мэри, она перестала дрожать и метаться по подушке. Мягкий голубой свет поплыл умиротворённой волной по её телу, окутал всю прозрачным коконом. Как же мне хотелось, чтобы время потекло вспять! Вот бы вернуть ей утраченные годы!

Шеппард вскочил, подался вперёд и замер, следил напряжённо за каждым моим движением. Олав тихонько подобрался к нему, и Шеппард обнял его за плечи, прижал к себе.

А моя магия тем временем творила удивительное.

Дыхание Мэри выровнялось, стало спокойным, её больше не сотрясали приступы кашля. Разгладились морщины, вернулись краски на лицо. Лихорадочный румянец унялся. Я снова видела перед собой молодую женщину с чуточку неправильными чертами лица и крупноватым носом, но прекрасную внутренней красотой. Правда, волосы так и остались седыми – но вернулись пышность и здоровый блеск.

Я убрала руки.

Она открыла огромные лучистые глаза цвета талого ледника и удивлённо посмотрела на меня.

Второй завтрак нам всем снова принесли в постель. Мы разделили его прямо у кровати Мэри Шеппард. Особенно увлечённо уминали запеканку и пудинг мы с Олавом. Ну и совсем на ура пошла выпечка миссис Торнвуд.

- Черепашка, я наконец-то нашёл тебе достойного противника по уничтожению пирожков, - поддел меня Рон.

Мы с Олавом переглянулись и от души рассмеялись.

- Кэти мне ещё обещала показать оленей, представляешь… пап?