Люся, которая всех бесила (СИ) - Тата Алатова
— А Нина Петровна?
— А Нина заперлась в доме. Ей настолько не хотелось ни с кем общаться, что она начала симулировать деменцию. Знакомые отваливались сами собой, она выбрала добровольное одиночное заключение. Может, вместо Виктора. С годами я остыл, злость сменилась скорбью, и меня все сильнее тревожило ее состояние.
— И ты подсунул ей меня.
— Ты, Люсь, мертвого растормошишь.
Она хмыкнула.
— Каково это было — просить Нину Петровну о помощи после всего, что случилось?
— Мне плевать на вопросы нравственного характера, если ты об этом. Я не навешивал лишнего ни на ее сына, ни на ее внука. Они пожали ровно то, что посеяли.
— Что же Настя? Она согласна жить вместе с матерью человека, который ее домогался?
— Настя теперь сама мать, — жестко ответил Великий Морж, — и ее личное неудобство не идет ни в какое сравнение перед необходимостью защитить Варьку.
Совершенно стемнело, и небо потерялось за крышами домов.
Великий Морж тихо дышал рядом с ней, его руки — крупные, теплые, знакомые — грели ее ладони.
Люся смотрела на крохотные огоньки внизу и думала, что Нина Петровна сорвалась на Пашке, когда велела ему вернуться из тюрьмы человеком или не возвращаться вовсе. И на Машке. Закрутила гайки после всех ошибок с Витей.
Но ведь она была всего лишь человеком, а не идеальным искусственным интеллектом.
Как и все они — запутавшиеся, нуждающиеся в любви, одобрении и поддержке.
Обычные люди.
Кажется, пришла пора Люсе научиться хранить кое-какие тайны.
Не наносить новых ран, а понять, как исцелить старые.
Домой она вернулась тихая, сумрачная.
Прямо в сапогах прошла на кухню, где Пашка готовил ужин, слушая подкаст о том, как стать хорошим руководителем.
Обняла его сзади, прижавшись лбом к спине.
— И чего ты? — спросил Пашка, накрывая ее руки на своем животе своими.
— Ничего. Просто.
— Ладно.
Так они и стояли, как два дурака, пока талый снег с Люсиных подошв не превратился в лужицу.
— В общем, родители-то твои упоротые хуже тебя, начальник. Теперь понятно, кто в кого, — заявил кимор Стас, появляясь в Люсином кабинете.
— Что?
— Сказали — или в двушку, или никуда.
Как они ее все достали.
Нет, отношения с мамой и папой стали куда лучше — Катькина беременность сплотила семью, заставила сомкнуть ряды.
Но квартирный вопрос никак не решался.
Маме было все равно, лишь бы дочери перестали ругаться. Но вот папина гордость не позволяла ему принять четырехкомнатную квартиру от старшей в угоду младшей.
Катька рыдала и грозилась от такого стресса лечь на сохранение. Люся мечтала ее придушить.
— Просто подготовь все документы, — попросила Люся, — оформим квартиру на меня, если отцу так спокойнее. Катька, конечно, будет вопить, как потерпевшая, но кому какое дело.
Стас угукнул, сгружая на диван коробку с офисной бумагой. По уму, ей было место в приемной.
Но у кимора с секретаршей Ольгой немедленно развязалась война не на жизнь, а на смерть.
Люся страдальчески вернулась к ноутбуку.
«Как я была жертвой маньяка», — мерцало на экране.
И больше ни строчки.
Полный неписец.
— Так, — сказал Стас, — я поехал за грушей.
— За какой еще грушей?
— Боксерской. Павел Викторович велел повесить.
Павел Викторович, значит, велел.
Боксерскую грушу!
В ее любимой квартире, где все подобрано с такой любовью.
— Выбери грушу поменьше, — вяло попросила Люся. — Миниатюрную.
Стас хохотнул и ушел.
А она снова тупо уставилась на экран.
Нет, Носов явно переоценил степень ее открытости миру.
Захлопали двери.
Так они хлопали только тогда, когда кое-кто врывался в контору, ускоряясь от праведного негодования.
— Твою мать, Люся! — завопил Пашка, врываясь в ее кабинет. — Вы совсем тут ополоумели?
— Точка зрения редакции может не совпадать с точкой зрения Носова! — радостно завопила она в ответ.
— Значит, — нависая над ее столом, заговорил он, чеканя слова, — в видовой полиции полный бардак, дело о трясовицах лишнее тому подтверждение. Значит, видовиков надо просто перекинуть в следственный комитет, а отдел закрыть.
— Ну это же в твоем ведомстве…
— И это я обнаружил!
— Случайно! Потому что я подсунула тебе дело о навях!
— Люся, бесишь.
— Неа, — и она широко улыбнулась. — Я же чувствую, что ты ругаешься для порядка, без огонька. В следующий раз постарайся лучше.
— Да ну тебя, — он отмахнулся. — Теперь ты будешь придираться к тому, как я с тобой скандалю?
— К тому же конкретно тебя мы хвалили в прошлой статье. Во всем, Пашенька, необходим баланс, а то нас заподозрят в предвзятости.
Он еще немного посверлил ее глазами, потом покачал головой:
— Угораздило же меня связаться… Ты сегодня поздно?
— Я сегодня нормально.
Перегнувшись через стол, он поцеловал ее и отправился восвояси.
— А моя груша? — спросил на ходу.
— Испортит весь мой интерьер. Часа через два.
Тут Пашка развернулся и снова вернулся к Люсе, еще раз ее поцеловав. Куда обстоятельнее.
— Ладно. Но твоему Носову я однажды шею сверну.
— Становись в очередь, — засмеялась Люся.
А потом вздохнула и решительно придвинула к себе клавиатуру ноутбука.
Эпилог
Апрель выдался солнечным.
Настя Китаева, вытащив из детского автокресла Варьку, вдохнула свежий весенний воздух полной грудью.
Дом, который отец построил в небывало короткие сроки, оказался похожим на шале: два этажа, покатая крыша, большие окна, простые формы.
Очаровательное местечко, если не думать о высоком заборе вокруг.
И о просторном подвале внизу.
— Насть, — хмуро сказал отец, выходя из машины.
— Пап, не начинай снова, — попросила она устало. Они ругались всю дорогу, как и последние несколько месяцев. — Мне вовсе не нужно, чтобы вы с мамой тоже жили здесь. Мы с Варькой прекрасно обойдемся без таких жертв.
— Это вовсе не жертвы…
— Хорошо, скажу по-другому. Нам не нужны воспитатели. И ваши вечно испуганные лица. И то, как вы к этому относитесь — как к величайшей трагедии. Варя — просто особенный ребенок, которому требуется специфический уход. На этом все. И
