Надежда Башлакова - Мифическая Средневековия

— Это вы сейчас так думаете, — вступила в разговор Катарина, — но из всего, что я знаю о мирах и их Создателях, так это то, что каждый из наших миров создавался и изменялся не в первый раз.

Все, кроме самого Создателя, заинтересованного её речью, смотрели на неё с превеликим удивлением, ведь раньше им это и в голову не приходило.

— Но жизнь, — продолжила между тем Катарина, — рано или поздно приходит к одному и тому же выводу, что жизнь она сама и есть борьба добра и зла. И сколько бы раз вы не решали уничтожить созданные миры и возводить новые, в конце концов, всё будет повторяться, как повторялось уже не раз.

— Согласен, дитя Бога своего, в твоих словах есть смысл, но этого не достаточно, чтобы сохранить вам жизнь, ведь пока есть шанс, что последующий мир будет лучше, то…, — он печально покачал головой и развёл руками.

— Но ведь вы не позволяете нам жить своей жизнью, ведь возможно если бы вы не истребляли целые измерения, то мы бы сами по себе, своими стараниями, стали бы лучше. Ведь сколько войн между добром и злом мы выиграли сами по себе, без чьей-то помощи. И каждый раз это была наша, пусть маленькая, но всё-таки победа. Мы сами делаем мир лучше, потихоньку конечно, но возможно в итоге, мы добьёмся, не совершенства, конечно же, нет, его не бывает в природе, но большой с ним близости. Мы постараемся сделать мир лучше, ведь мы по настоящему этого хотим, от всей души, от всего сердца.

— А посмотрите на меня, на Катарину, ведь по всем законам жизни, божьим и дьявольским, мы создания темноты, а значит порождение зла, но мы добились невозможного, мы не пьём крови живого существа, да конечно дерево тоже живое, но оно не подвержено обращению, мы не приносим никому смерти, из-за нашей жажды крови.

— Но опять-таки это не повод, для того чтобы сохранить вам жизнь. Послушайте, не чего личного здесь нет, мы просто стараемся сделать что-то во благо добра.

— Нельзя прикрываться добром, когда совершаешь убийство целых миров, — в сердцах выкрикнул Меден.

— Тише, тише, Меден, подождите, ругань ни к чему не приведёт. Это только начало тупика. — Катарина примирительно подняла руки вверх, глубоко вздохнула, и продолжила, обращаясь к Создателю Эдема. — Послушайте, давайте выходить из нижеследующего. Вы не могли бы мне ответить на несколько вопросов? Их совсем немного, пожалуйста?

Она улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой, обнажив небольшие, находящиеся в спокойном состоянии, но всё же слегка выдающиеся, клыки.

— Если это как-то поможет нашему решению, то согласен, — невозмутимо ответил Создатель, всплеснув руками, и вновь уложив их, как первоклассник на своём первом уроке.

— У вас у Создателей, есть свои правила, своды, законы?

— Да, конечно, как и у любой разумной группы существ.

— И вы обсуждаете свои поступки, действия, решения?

— Да, — с сомнением в голосе произнёс Создатель, — но я не понимаю, к чему ты клонишь, дочь своего Бога? Я не вижу в твоих вопросах особого смысла.

— А слышали ли вы, обсуждали ли вы гибель Содома и Гоморры?

— Да, — настороженно ответил Создатель, — мы обсуждали это деяние и судьбу этих неверных Господу и Добру людей.

— А скажите, пожалуйста, как вы считаете, прав ли Господь наш милосердный, что прислушался к прошению Авраама? Должен ли отец наш небесный, наш Создатель и Творец, прислушиваться к просьбам нашим, детей своих грешных, душам их заблудшим, послушным овцам Пастыря своего, коли они верят всей душой и любят Господа Бога своего единственного в мире оном.

— Каждый отец должен выслушать дитятю своего, но лишь только праведный и осознавший грехи свои и покаявшийся в содеянном, заслуживает особого внимания и может уповать на милость Божью.

Катарина подбежала к белоснежному Создателю и, опустившись перед ним на колени, припала губами к его руке.

— Благословите, отец небесный, и отпустите грехи мои, ибо я грешна.

Создатель Эдема несколько секунд стоявший в замешательстве, вдруг поднял руку и опустил ей её на чело.

— В чём состоит твой грех, дитя Бога своего?

— Я покинула родной мир и перешла в другое измерение, оставив мать свою в бедственном положении, и не печалюсь об этом. Да она не любила и не ласкала меня, но всё же она моя мать, она дала мне жизнь. Она моя единственная мать и другой матери у меня не будет. Я упоминала Господа всуе. У меня бывают нечестивые мысли, мои деяния не всегда отличаются чистотой.

— Что ж, это не самые великие грехи, хотя мы просто обязаны почитать своих родителей, дарующих нам жизнь. Я отпускаю тебе грехи твои. Но мы сами, родители, порой очень часто являемся причиной бед детей своих, дитя, поэтому не вини себя слишком строго, прости свою мать, и не таи в душе своей на неё злобу. Ибо это великая сила прощение.

— Отпустите и мне грехи мои, отец небесный, ибо грешен я, — Меден тяжело опустился на колени, возраст сказывался, однако, и поцеловал руку Создателю сего мира.

Катарина в это мгновение поднялась с пола.

— В чём грех твой, сын брата моего? — Создатель положил и ему свою ладонь на голову.

— Не вы создали меня, но раз и святые отцы отпускают грехи именем Господа нашего, то Господь Бог Создатель другого мира может отпустить мои прегрешения, ибо стремлюсь я скорее покаяться.

— Слушаю тебя, сын Господа твоего.

— Грешен я, ибо пользуюсь запретной магией, но пользуюсь ею только лишь во имя добра, справедливости и блага народа своего — Это все твои грехи?

— Нет, отец небесный. Грешен я, ибо приходилось мне убивать в бою врагов моих и врагов моего народа, и врагов друзей моего народа, чтобы восстановить мир на всей земле нашей.

— Отпускаю и тебе грехи твои, сын Господа твоего.

— Отец небесный, отпусти и мне грехи мои, ибо грешен я и хочу покаяться. — Вся процедура в очередной раз повторилась, за исключением того, что вместо Медена и Катарины на этот раз выступал Виктор.

— Около пятисот лет назад я убил человека невиновного, убил, чтобы его кровью насытиться. — Меден и Катарина в ужасе ахнули, не зная о таком пунктике в биографии праведного Виктора. Тот в свою очередь старался ни на кого не смотреть, особенно избегал взгляда двух своих друзей. — Это был первый и последний случай, но этот грех камнем висит у меня в душе и сжимает сердце, ибо нет греха страшнее, чем убиение невиновного.

— Любое убийство это тяжкий грех и нет ему оправдания…. В чём ещё грешен ты, сын своего Бога?

— С тех пор я многих убивал, но убивал врагов всех праведных существ населяющих наш мир. В основном вампиров пьющих кровь разумных и не разумных существ и обрекающих их души на мучения, оборотней рвущих чужую плоть, ибо чувствовал я, что мой грех меньше, чем совершаемый ими. Пусть я не прав. Но я хочу лишь мира и любви на всей земле, искоренить зло и смерть неестественную. Также в сердцах и гневе мог я упомянуть имя Господа нашего всуе.