Кристина Золендз - Шрамы и песни (ЛП)
Следующее, что я помню, Грейс утащили от меня, одели в сексуальный такой (да, это я так шучу) больничный халат и подключили к раздражающим, безумно пиликающим мониторам. А потом палата наполнилась звуками сердцебиения моего ребенка, медленного и слабого, они исходили из небольшого приборчика для измерения сердечного ритма плода. И в это мгновение разверзся ад.
Подскочили медсестры, а доктор бросился в сторону постели Грейс и начал объяснять, что необходимо провести кесарево сечение, потому что наш еще не родившийся малыш в не очень хорошем состоянии.
Глаза Грейс наполнились слезами, когда она посмотрела на меня: я никогда не видел ее в таком ужасе.
— Делайте все, что необходимо, чтобы помочь моему ребенку.
Потом меня быстро втащили в небольшое помещение и вручили больничный халат.
— Вы отец, верно? Если хотите присутствовать в операционной при рождении малыша, то должны надеть это... — Больше ничего из того, что говорила медсестра, я не услышал. Меня прошиб холодный пот, я только и мог, что моргать как долбанный идиот. В какой-то момент медсестра уставилась на меня, а потом залепила несколько слабых пощечин, после чего я кивнул и быстро оделся.
Схватив за руку, медсестра дернула меня обратно в коридор и протащила в двери стерильной операционной.
— Ничего не трогайте, мистер Макстон. Здесь все стерильно, это для безопасности вашей жены и будущего малыша. — У меня немного закружилась голова. Ну ладно, совсем не немного. Я думал, меня стошнит.
Со свинцовыми ногами и неровно вырывающимся воздухом из легких, я осмотрел помещение, сглатывая желчь. Где моя жена? С моей женой что-то случилось, пока я переодевался? Где она? Где. Моя. Жена?
И тогда я услышал ее красивый нервный смех, ее завезли на каталке.
— А вот и будущий папочка, — прощебетала одна из медсестер. — Тут ваша жена как раз смеялась, она сказала, что вы, скорее всего, где-то по дороге потеряли сознание...
Бросившись к каталке, я наклонился к Грейс и погладил ее по щеке.
— Все будет хорошо, Грей. Я здесь. Ты же знаешь, что я всегда буду рядом.
— Ну ладно, будущий папочка. Пододвиньтесь, нам надо переложить будущую мамочку на стол.
Они помогли Грейс встать, а потом усадили ее на операционный стол. У меня в голове все, казалось, смазалось и начало двигаться в замедленном темпе, а потом переключилось на быструю перемотку с запредельной скоростью. Сестры подошли к Грейс сзади, развязали ее халат, анестезиолог вставил иглу прямо ей в позвоночник, отчего она сжала губы и крепко зажмурилась. Я просто онемел — да я прикончу его за то, что причинил ей боль. Какие-то неразумные мыслишки затопили мой разум.
Они натянули огромную синюю простыню, загораживая нам обзор на нижнюю часть ее тела, и она просто улыбнулась мне. А вдруг что-то пойдет не так? Я не смогу жить без нее. Я не справлюсь без нее. Да чтоб меня. Они что, не заметили, что я повыше их долбанной простыни буду? Хирург надавил и сделал разрез на самом любимом мной участке ее кожи, который я так любил облизывать, и у меня начали подгибаться колени.
— Смотри на меня, Шейн, — прошептала она.
Я оторвал взгляд от кровищи и, взглянув на нее, встретил спокойствие в ее серебристых глазах. Взяв ее за руку, я крепко держал ее обеими руками. Я никогда не отпущу ее: ни сейчас, ни когда-либо. Мы просто смотрели друг на друга, оба находясь в безумном ужасе, пока не раздались волшебные звуки криков нашего малыша.
Со слезами на глазах я взял на руки идеальное крошечное воплощение жизни, плотно завернутое в розовое одеяльце, с самыми яркими серо-голубыми глазами на свете.
— С днем рождения, девочка! — закричали медсестры.
Я держал ее дрожащими руками, поцеловал сморщенный крошечный лобик и осторожно передал ее Грейс на руки.
Я был в полном благоговении.
Я упал на колени. Спасибо тебе, Господи, что подарил мне такую жизнь.
— Привет, маленькая Эмма Грейс. Я твоя мамочка, а твой большой и бестолковый папочка где-то там на полу, — расслышал я нежное воркование своей жены. Все было изумительно, просто изумительно.
Эмму забрали в палату новорожденных, затем закончили зашивать Грейс и отвезли ее в послеоперационную, в то время как медсестра выводила меня в коридор. Она рассказывала мне много всякой фигни, которую я даже не старался слушать, потому что мне хотелось просто выбежать из больницы и рассказать всем о том, что сейчас было. Я оторвался от медсестры и побежал, и я просто подбегал к каждому встречному и рассказывал, что жена только что подарила мне дочку. Здоровую дочку. Когда я последний раз повернул за угол, ноги чуть не отказали мне, мне показалось, что одно знакомое лицо улыбнулось мне и подмигнуло, но этого просто не могло быть. Не могло. Не должно было. Лицо растворилось в заполненном людьми коридоре, но я так и стоял, напряженный и взбешенный.
Двинувшись вперед, я внимательно всматривался в лица людей, входящих в лифт, но того, кого искал, я не увидел. На меня навалилось беспокойство, и я быстро пошел к детскому отделению, где находилась моя дочь. За огромным стеклом, оберегающим новорожденных, медсестры омывали мою дочь и укладывали спать. Я трепетно приложил ладони к прохладному стеклу.
— Слышал, что тебя можно поздравить с прибавлением, Шейн, — проговорил позади меня глубокий голос. Развернувшись, я оказался лицом к лицу с улыбающимся Михаилом.
— Спасибо тебе, Михаил. Посмотри на нее, она безупречна. — Я указал ему на Эмму, спящую в небольшой пластиковой больничной колыбельке с огромным опознавательным знаком: ЭММА МАКСТОН. В соседней колыбельке спала дочь Коннера — ЛИЛИ ХАРТ. До сих пор не верится, что это произошло в один и тот же день.
— Безупречна, — согласился Михаил.
Я обернулся к Михаилу.
— Кажется, я только что видел нашего старого друга, Михаил.
Он прислонился спиной к стене и медленно засунул в карманы свои загорелые руки. Он продолжал смотреть вперед, прямо на мою спящую дочку. После длительной паузы ангел ответил с непроницаемым безразличным взглядом:
— Зло никогда не уходит надолго, Шейн. Оно слишком эгоистично и не терпит, когда о нем долго не вспоминают.
Мы долго стояли перед стеклом отделения для новорожденных, наблюдая за безмятежным сном Эммы и Лили. Мы молча стояли рядом, пока солнце перемещалось по небу, пока приносили все новые свертки, и другие семьи праздновали рождение новой жизни. Мы стояли там, пока не почувствовали, что не можем взглянуть друг на друга, осознавая, что сия история может и не завершиться здесь и сейчас. Что ее, что наша, — их снова может коснуться зло.
