Карина Демина - Серые земли-2 (СИ)
Идти?
Остаться?
Двери распахнуты, дружелюбненько так, завлекающе даже… комната видна, с камином, с огнем живым в этом камине. С креслами, одно из которых Владислав занял. А второе, стало быть, для Себастьяна.
Любопытство боролось со здравым смыслом, и одержало сокрушительную победу.
— Истинные люди, значит?
— Я сам выдумал этот термин, — Владислав пил из горлышка, что несколько не вязалось с прошлым его образом, но не Себастьяну замечания делать. — Обратите внимание, сколь многообразен род людской… зачем они были такими созданы?
— Никогда не задумывался.
— Врете. Все задумывались. Так или иначе. Я пришел к выводу, что все это многообразие… оно помогает людям выжить. Поверьте, сейчас мир стал намного… чище. Во времена моей молодости он был…
— Грязней?
— Если можно так выразиться, — Владислав наклонил бутылку, позволяя вину вытекать тоненькой струйкой. — Кровавей… вы ведь желаете поговорить не о людях, верно? Обо мне. Убедится, что мне можно доверять. Хотя, видит Вотан, я не знаю, что именно способно вас убедить. А потому… я просто расскажу вам, как стал тем, кем являюсь ныне. И дальше вы сами решите, на что я способен…
— Вы не упырь.
— Нет. Полагаю, меня можно отнести к носфератам. Существам, некогда населявшим наш мир во множестве, но истребленных еще в Смутные времена… и это странно…
Он обратил взор на огонь.
Белолицый.
Неживой. Себастьян точно знал, что неживой, но и мертвым Владислава назвать язык не поворачивался.
— Давным — давно… задолго до моего рождения, люди делили мир с теми, кого нынче называют нежитью…
— Это будет сказка?
— Страшная, — уточнил Владислав, разглядывая лужу.
Красная на белом ковре.
Зловеще.
— Ничего не имею против страшных сказок. Если только не участвовать…
Вид лужи не вызывал отвращения, быть может, потому как происхождение ее было точно известно Себастьяну.
— Я родился в Шегешваре… думаю, это вам ни о чем не скажет. Маленький городок в Валахии… по тем временам обыкновенный, разве что вольный, но сие происходило единственно оттого, что глава его был хитроумным человеком, умел ладить, что с Венхским крулем, что с иными володарями.
Владислав смежил веки.
— Я уже почти и не помню той своей жизни… мать, отец… отца моего тоже звали Владиславом. В его роду существовал такой обычай, передавать свое имя сыну. Старшему. Но матушка моя, которая его весьма любила, уговорила назвать первенца Яношем… после сказали, что имя принесло брату несчастье. На деле же… в то время сложно было быть счастливым.
Влад помнил запах.
Смрад, который наполнял улочки Шегешвара к лету. Полчища мух. И полчища крыс. Нищих, что спали на улицах и копались в нечистотах. Торговцев, видом своим мало отличных от нищих, ибо самая роскошная одежда быстро покрывалась грязью.
Помнил голос отца.
И матери.
Брата, который уже мнил себя правителем.
Задавака.
Янош был старше всего‑то на год, а матушка обращалась к нему, точно ко взрослому, тогда как Владислава держала за ребенка…
…он обижался.
Правда, после матушка в немалых трудах — тогда Владислав о трудах этих имел смутное представление — принесла еще одного сына, названного Дуцей. И ему‑то, синюшному младенчику с некрасивым, сплюснутым будто, лицом, перепала вся материнская любовь.
А Янош еще больше возгордился.
Повадился командовать.
— Вот стану володарем, — говаривал он, забираясь на кресло, представляя его троном. — Будешь тогда мне кланяться!
— Не буду!
— Будешь!
И палкою тыкал. А Владислав сдачи давал… дрались зло, до крови, и няньки не спешили мешаться, здраво рассудив, что господари и сами разберуться, кому верховодить. Да и отец, когда случалось ему жаловаться, смеялся только:
— Воины растут, — приговаривал.
Пожалуй, жизнь Владислава сложилась бы иначе, останься Янош жив. Он и вправду стал бы володарем, а Владислав — правою его рукою, той, которая золото мечет аль плетью хлещет, будь на то воля его. И женился бы, выбрав себе девицу поскромней да с приданым… и детей бы завел, что троих, что четверых…
Не сложилось.
Но первой погибла матушка.
После так и не поняли, как взялась та клятая тварь в доме. Как проникла она, ежели ворота были заперты? Да и ставни по полуденной жаре да смраду, от которого людей благородных благородство их не спасало, закрыты были.
Помимо ставен имелись решетки особые, заговоренные.
Да и стража при доме служила… и ведьмак имелся свой, надежный.
Пропустили.
А может, правду говорили после, что уж больно вовремя нежить дом Влада Дракониса навестила, аккурат, когда сам он с Яношем в отъезде был.
Влад остался. Болел. В тот день мучила — терзала его злая лихоманка, от которой не спасали ни травы целебные, ни уксусы, но лишь ведьмаков наговор подарил забвение. Очнулся Влад, песенку услышав, такую веселую — превеселую, да только слов не разобрать было.
Из кровати вылез.
И на голос пошел… он‑то матушку и нашел в ее покоях… и служанок трех, которых тварь задрала, но мало ей было служанок. Или заклята была на матушку… та лежала на коврах, прижавши руки к животу, запрокинувши голову, и белое лицо лицо ее, даже не лицо, отвратительнейшая маска ужаса, на нем застывшая, навсегда отпечатались в памяти Владислава. Тварь же устроилась на разверзтом матушкином животе и, взявши на руки братца, баюкала его… ему и пела, пришептывала, подражая матушкиному голосу.
Правда, слов не знала.
Владислава она услышала и повернулась к нему. Протянула костлявую руку, с которой слезали лохмотья старой кожи, залепетала… тогда‑то он и закричал.
Громко.
Так громко, как умел. И от собственного голоса в ушах зазвенело, а внутри родилась сила, управиться с которой Владислав не умел. И сила эта, выплеснувшись наружу, смела тварь.
— Брат мой не пострадал чудом, не иначе. Нас нашли слуги, меня, его плачущего со страху… матушку и ошметки твари. Тогда‑то и обнаружилось, что есть у меня дар. Отец обрадовался… обрадовался бы, когда б не матушкина смерть… он взаправду крепко ее любил, — Владислав теперь глядел на пламя, и теперь, как никогда прежде, он был отличен от человека.
Сполохи огня делали кожу его прозрачной, хрустальной почти. И под нею виднелись седоватые тяжи мышц, желтоватая кость.
— Но года не прошло, как он взял в жены некую Колцунэ из Брэи… она так говорила, но я ей не верил. Колдовкам верить нельзя. Она родила отцу двоих детей. Тогда‑то, думаю, и решила избавиться от нас с братьями. Она нашептала отцу, что надо бы с турками замириться, а когда Мехмед потребовал залога, то и оставить ему, что меня, что Дуцу… так часто делали.
