Холли Блэк - Белая кошка
Утром, еле волоча ноги, спускаюсь в кухню. Дед жарит яичницу с беконом и варит кофе. Никаких колючих перчаток и тесного галстука — на мне удобные джинсы и выцветшая футболка с эмблемой Уоллингфорда. Хоть какая-то польза, что выкинули из школы, но к хорошему лучше не привыкать.
Когда одевался, нашел прилипший к ноге листок и сразу вспомнил, как проснулся ночью, весь промокший. Получается — снова ходил во сне. Но какой же странный сон! Вряд ли за этим стоят Захаровы — ведь ничего плохого со мной не случилось. Может, все от чувства вины? Вина обычно зреет внутри медленно, как гнойник. Наверное, я схожу с ума и поэтому вижу по ночам Лилу.
Как у Эдгара По в «Сердце-обличителе». Мы его вслух читали на уроке у мисс Нойз. Там убийца слышит, как бьется под половицами сердце жертвы, все громче и громче, в конце он не выдерживает: «Я сознаюсь!., вот здесь, здесь!., это стучит его мерзкое сердце!»[2]
Наливаю молоко и добавляю кофе. Вместе с белыми молочными клубами со дна кружки поднимается сор. Надо было вымыть сначала.
— Хочу с тобой посоветоваться. Видел странный сон.
— Атаковали девицы-ниндзя? Грудастые такие?
— Да нет.
Делаю глоток и морщусь. Ну и крепкий же кофе дед заварил! Тот ухмыляется и запихивает в рот кусок бекона.
— Слава богу. Я уже волноваться начал, что нам приснилось одно и то же.
Закатываю глаза:
— Можешь концовку не рассказывать. Если вдруг увижу их сегодня ночью — пусть будет сюрприз.
Дед хихикает, но смех быстро переходит в натужное сопение.
Выглядываю в окно, кошек не видно. Старик поливает яичницу кетчупом. Красная гуща растекается по тарелке.
Сколько крови. Я не помню, как ударил ее, но в руках окровавленный нож. Лужа крови блестит на полу.
— Так что за сон-то?
Дедушка причмокивает и садится.
— Ну да.
Возвращаюсь обратно в реальность. Моргаю. Мама говорила: со временем страшные приступы воспоминаний об убийстве прекратятся, но пока они не исчезли совсем, лишь стали реже. Во мне, возможно, еще осталась маленькая частичка порядочности, которая отказывается забывать?
— Рассказывай уже. Или тебе приглашение требуется с вензелем?
— Я был на улице под дождем. Дошел до сарая, а потом проснулся у себя в кровати, весь мокрый и в грязи. Наверняка опять ходил во сне.
— Наверняка?
— Лилу видел.
Слова приходится буквально выдавливать. Мы не обсуждаем прошлое. Вся семья тогда встала на мою защиту. Мать плакала, уткнувшись в свой меховой воротник, обнимала меня за плечи и говорила: «Может, ты и убийца, но малолетняя стерва наверняка это заслужила. Пусть думают что угодно, я все равно люблю моего сыночка». Под ногтями засела черная дрянь. Никак было не выковырять. Сначала пытался так, потом взял кухонный нож. Пока кровь не пошла. Моя кровь смыла то черное.
Видимо, совесть наконец проснулась. Самое время.
Дед вздергивает бровь.
— Давай поговорим — может, полегчает. О ней и об убийстве. Сними камень с души. Пацан, ты же знаешь: не мне тебя судить, сам не ангел.
Маму арестовали почти сразу после смерти Лилы. Не совсем из-за меня, конечно. Требовались большие деньги, причем срочно, а она была не в форме.
— О чем говорить-то? Я знаю, что убил, хоть ничего и не помню. Может, мама заплатила кому-нибудь, чтобы стереть мне память? Может, думала, если забуду то чувство — больше никого не убью?
Нормальные люди не могут, стоя над окровавленным телом любимого человека, испытывать жуткую, отстраненную радость. Во мне засело что-то чудовищное, что-то мертвое.
— Забавно. Лила была мастером снов, и вот теперь я хожу во сне и вижу кошмары. Не спорю — заслужил. Лишь хочу понять, почему сейчас.
— Съездил бы в Карни, к дяде Армену. Он все-таки мастер воспоминаний. Глядишь, помог бы.
— У дяди Армена болезнь Альцгеймера.
Он мне не дядя вообще-то, просто приятель деда, они с детства дружат.
— Ну да. Отдача такая. Ладно, посмотрим, что твой заумный доктор скажет.
Наливаю еще кофе. Я звонил ее матери с телефона-автомата. Всего неделя прошла, как Баррон и Филип спрятали тело. Где — не знаю. Обещал не звонить. Дед объяснил: если Захаровы узнают — за мое преступление заплатит вся семья. Конечно, кто-то же выкопал могилу, смыл кровь, кто-то не сдал меня. Они не простят. Но мать Лилы не шла у меня из головы. Сидела там одна и ждала.
А дочь все не возвращалась.
Гудок резанул по уху. Мысли путались. Услышал голос и бросил трубку, потом вышел из супермаркета, и меня стошнило.
Дед встает и снимает с крючка куртку.
— Давай-ка принимайся за ванную на втором этаже. Я за продуктами.
— Молоко не забудь.
— У меня-то как раз с памятью все в порядке.
Плитка на полу в ванной потрескалась, а кое-где выпала совсем. К стене притулился дешевый белый шкаф, набитый разнокалиберными ветхими полотенцами и желтыми пластиковыми бутылочками из-под лекарств — в каждой по две-три пилюли. Полки уставлены жестянками с порошком и потемневшими банками с какой-то засохшей жижей.
Вычищаю из душа шелковистые комки паутины, разгоняю крошечных новорожденных пауков, выкидываю пустые липкие бутылки от шампуня. И все время думаю о Лиле.
Мы познакомились, когда нам было по девять. Захаровы не ладили, и Лила с матерью приехали пожить к бабушке в Сосновую Пустошь. У Лилы были растрепанные светлые волосы, один глаз голубой, а другой зеленый. Я только и знал, что ее папаша — какая-то большая шишка. Услышал от деда.
Какой может быть дочь главы преступного клана? Совершенно верно — насквозь испорченная девчонка. Она к тому же насылала кошмары касанием руки.
Лила беспощадно громила меня в видеоиграх. Угнаться за ее длинными ножищами я тоже никогда не мог, так и болтался по холмам на три шага позади. Колотила, когда воровал ее кукол. Мы целыми неделями торчали в убежище под старой ивой, рисовали на песке цивилизации, рушили их, как какие-нибудь грозные боги, при этом я никогда не знал наверняка, ненавидит она меня или нет. Жестокость мне была не в диковинку — с такими-то шустрыми братцами, поэтому Лилу я боготворил.
Захаровы развелись. В следующий раз я увидел ее уже в тринадцать.
Снова начинается дождь. Дед возвращается из магазина, нагруженный пакетами. В основном там моющие средства, бумажные полотенца и пиво. Капканы купил.
— Это на енотов, но и для кошек сойдет. Можешь не беситься — гильотины в комплекте нет, все очень гуманно.
— Чудно.
Достаю их из багажника и несу в сарай. В темноте мерцают глаза. Ставлю первый капкан: открываю клетку, просовываю внутрь консервную банку с кормом и взвожу затвор. За спиной кто-то мягко спрыгивает на землю. Поворачиваюсь.
