Боярышня Воеводина - Елена Милютина
Глава 7
Дальше дни потекли скучно и размеренно. Мише больше рану не расковыривали, Аглая в последний раз пошуровала в ней какой-то железной палочкой с кругляшом на конце, сказала, что все хорошо, дальше будет только менять повязку и уже подумывала о том, как их отправить в Москву. Михаил слезно просил помочь посетить Тихвин, но Аглая строго сказала, что там какая-то непонятная возня, шведы ожесточились, начали притеснять местных, и это плохо закончится. А Богородица явно явила свою волю, не пропустив его в монастырь. Так что надо выбираться в Москву, принять царский венец, очистить государство от иноземной нечисти, а потом уже ехать на богомолье.
Михаил со вздохом согласился. Он уже начал потихоньку вставать, при поддержке Гашки, и даже отваживался дойти до нужника, но тут уже с поддержкой Михаила. Он напяливал на него шубу, которую удалось отчистить от крови и Анна аккуратно разрез на боку зашила, свою шапку, и обрезанные валенки, которые ему были отчаянно велики. Так и шествовали, в обнимку с Муромским. Аглая ворчала, что княжичу самому еще лечиться и лечиться, но отказать Михаилу Мише не позволяла дружба, хотя было тяжеловато. Дар тоже восстанавливался, но медленнее, чем рука. Пару раз даже выводил друга на улицу, подышать весенним воздухом. Весна все решительнее брала погоду в свои руки. Солнце пригревало, снега таяли, наступала весенняя распутица. Что затрудняло будущее возвращение к старой цели путешествия — в Москву. Аглая смотрела на будущего царя и качала головой. Больно ударили по его здоровью и тяжелые детские годы, заключение с сестрой Татьяной в тюрьму в Белозерье, где бы он и умер, но спасла тетка, сестра отца, княгиня Черкасская. Увезла сирот при живых родителях в свое имение. Потом, страшный 1611 год в Москве, голод, и почти два относительно спокойных года в Костроме. Все сказалось на здоровье будущего царя. Вот и сейчас, другой отрок давно бы поправился, а Михаил все еще слаб, вечерами не-нет и начинается лихорадка. Поит она его лечебными отварами, поит, да почти бестолку. Тут дар лекарский нужен, сильный, да уже нет у нее былой силы. Часть дочь забрала, Часть — годы прожитые, болезни вылеченные.
Инициировать бы внучку, тем более, кандидат под боком. И родовит, и молод, и одарен, да только не решится без родительского благословления руки внучки просить. А видно, что тянет обоих друг к другу. Вот и сейчас, сидят оба рука об руку на лавочке, Анюта ферязь княжича зашивает, дырку от болта арбалетного. Дорога́оказалась одежка отроку, матерью собственноручно расшитая. Как бы подтолкнуть молодежь, да страшновато. Без году неделя знакомы, вдруг характер у княжича тяжелый, а того хуже, если не у него, а у его матери. Хуже нет, если свекровь невестку невзлюбит, а как тут полюбить, когда привезет из глухого угла, неведомо кого! А так, вроде подходящий, образован, получше Анюты, пожалуй. Сама слышала, как они по-франкски ворковали, язык вспоминали, а потом он ей на немецком стихи читал, и на аглицком, вроде тоже! Нет, пусть идет, как идет, не буду вмешиваться, но за Анной надо лучше смотреть, как бы греха не вышло! Девица неопытная, из мужчин только с братом, да отцом общалась! Михаил-то, царь избранный, рассказал ей, что по княжичу Муромскому все девки его маменьки сохли. Дамским любезником слыл. Так колебалась до поры, до времени, боярыня Аглая Воеводина, пока сама судьба не вмешалась, и отступать стало некуда.
Проснулся Миша Муромский как-то под утро от стонов Михаила. Подскочил, подбежал — опять весь в огне горит! Спросил, что болит? Горло? Но нет, тот на колени жаловался, говорит, огнем горят, и распухли! Он со страху Аглаю разбудил. Та слезла с печи, посветила в горло, там все чисто. Михаил бледен, губы синевой отдают. Бабка ухо к груди приложила, сердце глухо бьется, и часто. Колени распухли. Дотронуться больно. Она примочку из скипидара и настоя листьев сирени сделала, шерстяными вещами колени закутала, приготовила отвар от лихорадки и воспаления, руку на груди подержала, постаралась сердце успокоить. Тут и настой сердечный подоспел, валериана, да пустырник, плоды боярышника и мята. Напоила, велела княжичу подушек побольше под спину Михаилу подложить, что бы дыхание облегчить. Заснул. Сама села у стола, рукой голову подперла, задумалась. Плохо дело!
— Бабушка Аглая, что с ним? Какая напасть? Вроде на поправку шел, уже ехать собирались!
— Плохо, княжич, плохо дело. Болезнь это, осложнение после горловой жабы, часто бывает. И говорил он мне, что часто у него горло болело, и колени после этого тоже, не обратила внимания! А это заболевание серьезное, на всю жизнь! Суставная лихорадка, по латыни — rheumatismus, называется. И что хуже всего, что видно, у него не в первый раз, просто раньше внимания не обращали. И то еще плохо, что при этой лихорадке не только суставы распухают от воспаления, но и по сердцу она бьет. Особенно, при повторных приступах. От этой болезни лекарства пока нет. Так и будет, при каждом обострении мучиться, пока она его в могилу не сведет.
— И что, он умрет⁇
— Все мы умрем, но не сейчас. Выздоровеет, переможет сейчас, надеюсь, но опасаюсь. Уж очень сильно сердце задето. И все равно, больным на всю жизнь останется. Годочков через двадцать она точно его в могилу сведет.
— И что, даже лекари с даром помочь не могут?
— Могут, если болезнь распознают вовремя. И силы хватит. У меня, честно говорю, не хватает. А Аннушка не инициирована. Сильна она, но дар полностью раскрыть не может.
— И что вам мешает ее инициировать?
— Кто тебя чародейству учил? Как ведьму инициируют?
— Ну… это, как бы поаккуратнее сказать? Девичества лишиться, лучше с колдуном, или чародеем. Для этого у ведьм и существуют шабаши!
— Да, черные ведьмы так инициацию и проходят! Напьются зелий, и прямо под кустом, не пойми с кем! Так то черные. Вредные. А в нашем роду только белые, человеку вредить не способные! Да и наша прародительница заклятие на род наш положила. Дар передастся только честно
