Отверженный принц - Ольга Олеговна Пашнина
– Многие держат нас за идиотов, полагая, что мы не знаем, как упрощают себе жизнь проводники, таская из немагических миров разные вещи в обмен на услуги. И, пока они это делают тихо, мы не нарушаем устоявшееся равновесие. В основном это мелочи: книги, одежда, еда… коньки.
Я слегка покраснела. Но Самаэль явно сразу понял, откуда они у меня появились, и раз все же стал замораживать Стикс, то не был против.
– Иногда проводники наглеют. Начинают тащить предметы искусства, знаковые для душ вещи, запрещенные вещества, оружие. За это полагается суровое наказание. Харриету вполне могло прийти в голову попытаться улучшить свое положение за счет корабля, который утонул. Многие в нашем мире готовы щедро заплатить за такой сувенир. Чем или кем бы ни была Шарлотта, возможно, она – реакция твоего мира на вмешательство из нашего. Но в любом случае это все догадки.
– Как у вас все сложно устроено. Когда я перестану чувствовать себя так, словно это я провела сто лет на дне океана? Там чай еще остался? Хоть немного?
Самаэль подошел к столику, чтобы налить мне в кружку розового варева.
– Вообще я надеялся, ты будешь сообразительнее.
– В каком смысле?
– Тебе поможет эмоциональное занятие, которое тебя всколыхнет.
– Да, я помню. До новой оргии еще целый год, а твой брат куда-то ушел, так что мне даже подраться не с кем…
Я осеклась. Взгляд упал на сумку, в которой лежали коньки. Каждое утро я шла в колледж с надеждой, что Самаэль заморозит Стикс и даст мне полчаса покататься. Если с утра он не удостаивал меня милости, надежда обращалась к вечеру.
– А если я… пойду покатаюсь, то река замерзнет?
– Возможно. В крайнем случае подышишь свежим воздухом.
– Юху-ху!
С пугающей для больной девицы прытью я соскочила с постели и понеслась в ванную – переодеваться.
– А можно мне с тобой? – раздался голос Дара.
В этот момент он мог просить хоть тысячу желаний – я бы пообещала их все!
Оказалось, даже мысль о коньках снимала половину симптомов. А при виде кристально прозрачного льда на Стиксе я и вовсе почувствовала себя почти здоровой.
При виде нас народ начал стекаться к набережной.
– Слушай, – спросила я, – почему все так удивляются, что я катаюсь? К вам что, ни разу не попадали фигуристки? Ни в жизнь не поверю. Разве что они все в Аиде за подсыпанное соперницам в коньки стекло.
– У нас просто нет льда. Стикс никогда не замерзал раньше. А катков мы не строим. Многие здесь – иные, никогда не бывавшие на Земле. Даже если они и слышали рассказы, никогда не видели многих вещей вживую. Ты привлекаешь не только красивым катанием, но и самим фактом того, что тебе позволено делать это на Стиксе. Ни у кого нет иллюзий. Все знают, с чьего позволения ты здесь. По этой же причине никто не решается ступить на лед, хотя все они уже знают, что он безопасен.
– А почему, если дар создавать искусство такой редкий, вы не используете талантливые души? Столько крутых художников уже умерло! Композиторов!
– Оказавшись в нашем мире, душа теряет свои способности. Остаются только навыки. Их хватает, чтобы что-то создавать, но теряется магия. Вы не замечаете ее на Земле. Ищете какие-то критерии, техники, смыслы. Но дело совсем в другом, в том, что нельзя увидеть или вывести из формулы. Кстати, ты не против, если я порисую тебя, пока ты катаешься?
– Я думала, ты рисуешь по одному портрету на душу.
– Тот мне пришлось… м-м-м… уничтожить. Не получился. Таких, как ты, сложно рисовать. В вас слишком много эмоций.
– Валяй, – отмахнулась я.
Закончила шнуровать коньки и осторожно спустилась на лед, чувствуя, как с каждым шагом сил становится все больше и больше.
Наверху, у перил, столпился народ. Они жадно всматривались в каждое движение, изрядно нервируя, и я подумала, что в следующий раз стоит попроситься сюда ночью. Мне хотелось восстановить чуть больше сложных прыжков, но не хотелось валяться по льду на глазах всего Мортрума.
Но даже простейшие вращения и легкие разминочные прыжки привели меня в чувство. Лезвия безо всяких усилий скользили по поверхности льда, оставляя едва заметные царапины. А где-то в глубинах темных вод по течению плыли души-огоньки. Сначала мне казалось, они совсем меня не замечают, но вскоре стало ясно, что это не так – там, где я выходила из прыжка, где в лед врезались зубцы, на миг вспыхивал и тут же гас свет. За ледяными узорами следовали и огни, подсвечивая рисунок танца.
Да, я оказалась плохой фигуристкой. Не завоевала медали. Не принесла победы. Не вписала свое имя в историю.
Но никто из тех, кем я восхищалась, никто из тех, кому отчаянно завидовала и на кого хотела быть похожей, ни одна олимпийская чемпионка, ни одна чемпионка мира не каталась на льду замерзшей для нее одной реки мертвых. Ни на кого не смотрели так, как сейчас смотрели на меня.
Остановившись, я прислушалась к бушующим внутри эмоциям и вдруг поняла, что счастлива. Впервые за много дней здесь.
Да, отец все еще в Аиде, и я не знаю, как ему помочь. Да, будущее все так же пугает неизвестностью. Да, теперь я лишилась единственных друзей и осталась одна в доме, где никому не нужна.
Но я хочу жить. Пусть так, в мире, который не получается понять, но хочу. Хочу узнать историю Аиды Даркблум дальше.
– А ты можешь меня научить? – спросил Дар, когда я совершенно без сил взобралась обратно на набережную, ко всеобщему разочарованию.
– У вас здесь нет коньков.
– А если я достану?
Я улыбнулась.
– Тогда буду рада стать твоим тренером, и только попробуй набрать хоть один лишний килограмм!
Дар рассмеялся и, пока он собирал разбросанные вокруг куски угля и листы, я наблюдала за толпой.
Я почти научилась отличать иных от душ. В их обликах и движениях было что-то неуловимо разное. Не поддающееся объяснению или осмыслению. Я просто смотрела на кого-то и понимала: он – иной. Родившийся в этом несчастном, выжженном магией мире. А рядом с ним душа. Она вряд ли задержится здесь надолго.
– Он ушел, – сказал Дар.
– Кто?
– Дэв. Он ушел минут за десять до того, как ты вышла.
– При чем здесь Дэв?
Парень пожал плечами.
– Я думал, ты ищешь его.
– Я даже не знала, что он был здесь.
– Идем домой? Сэм уже наверняка дежурит у ворот, нетерпеливо поглядывая на часы. Хорошим мальчикам надо выспаться перед работой.
– Девочкам тоже, – улыбнулась я в ответ.
Жаль, что я какая угодно, но не хорошая.
Глава четвертая
Еще одна несправедливость мира мертвых: работа есть, а больничных – нет.
После двух дней недомогания (на второй я просто валялась в постели, ела и любовалась лимоном, но Самаэль сам разрешил отдохнуть еще немного) пришлось
