Любимые дети его (СИ) - Емельянов
“Дорогой папа”, — писал Змей, сидя у окна и то и дело согревая руки дыханием: сегодня было особенно морозно, словно весна решила, что ей всё же тут не место, и ушла, вернув зиму. — “Спешу сообщить тебе, что я всё ещё жив, хотя до сих пор не вполне понимаю, зачем. Поверь, я знаю, как ты переживаешь, что не можешь быть здесь из-за своих ран. Я, кстати, считаю это совершенно неразумным. Тебе было бы здесь легче, чем большинству из нас — ввиду отсутствия ног они бы у тебя не мёрзли. Мои вот просятся на свободу от тела, сидеть в тепле у огня, пока я вышиваю раненых крестиком и гладью, так им осточертело быть на грани обморожения. Думаю, когда наши ряды тут ещё поредеют, в бой пошлют и тебя, и даже, пожалуй, нашего кота. А пока — поберегитесь оба, и умоляю, не отращивай новые ноги и обдумай вариант избавиться ещё и от рук. А по возможности — и от головы, ей здесь особенно достаётся. Одному туловищу тут будет в самый раз, а чтобы ты мог отдавать честь, я пришью тебе к нужному нервному окончанию метлу. Будешь качать пресс и отдавать честь одновременно.
Пожалуйста, не волнуйся, я в порядке. Мы работаем на износ, но опасность здесь минимальная, мы практически в тылу.
Папа, я хотел попросить тебя об одолжении. У нас тут есть один парень, ему паршиво. То есть паршивее, чем некоторым. Здесь всем паршиво, мы просто расставляем метки на шкале от 1 до 10. В основном, конечно, у всех обычная девятка, но процентов у восьмидесяти десятка. Этот парень недавно потерял лучшего друга и идёт на рекорд, пытаясь взять одиннадцатую высоту. Он совсем салага, ещё двадцати пяти нет. Я знаю, что ты близко знаком с отцом Мэйлэем, а этот парень довольно много времени провёл там же, где служил отец. Не мог бы ты поговорить с ним или написать ему? Я подумал, может быть, он сможет найти…”
— Нападение! — закричал кто-то снаружи, и в тот же момент забили колокола.
Змей вскочил и выбежал на улицу.
— Что случилось? — спросил он, схватив за руку пробегавшего мимо солдата.
— Нас атакуют! — торопливо ответил солдат. — Плеть уже здесь.
— Здесь? — ошарашенно переспросил Змей.
— Здесь, сэр. Разрешите идти?
— Иди, иди, — Змей отпустил его плечо.
— Хирургам и медперсоналу немедленно явиться в предоперационную, — командовал полковник по громкой связи. — Боевые хилы — на позиции войск. Санитары — развернуть медпункты, готовьтесь доставлять раненных. Да вы всё знаете — вперёд. Взводы к точкам сбора, командиры принимают командование на местах.
Змей, не дослушав, накинув плащ и оставив недописанное письмо на столе, выскочил из палатки и побежал в предоперационную. Он знал, что делать, вот только переживал, что в письме нечаянно соврал: это место действительно считалось безопасным — хорошо укреплено, большой гарнизон, и это была первая атака Плети за всё то время, что Змей был здесь. Сглазил, не иначе.
— Они пришли за нами наконец-то, — крикнул Ловчий, встретив Змея в дверях.
— Что поделать, — пожал плечами Змей, — мы слишком хорошо делаем своё дело.
— Может, пообещать, что мы не будем никого лечить, если они не будут никого калечить? — предложил Ловчий.
Змей подал ему халат.
— На, прицепи на стойку для капельницы, будет за белый флаг, и иди предложи. Саму капельницу не забудь, пригодится на обратном пути.
— Эй, Змей, — окликнул его Ловчий.
— Не-не-не, это твоя идея…
— Да нет. Посмотри в окно.
Змей посмотрел в окно и скрипнул зубами.
По двору в латах и с мечом бежал Тейрис.
— Твою мать, — рявкнул Змей и рванулся было к выходу, но Ловчий схватил его за локоть.
— Нет, ты уже не успеешь, а мы нужны здесь.
— Куда ему в бой?! — в отчаянии крикнул Змей.
Ловчий взял его за плечи и резко развернул к себе.
— Ты не можешь помочь тому, кто не хочет помочь себе сам, — тихо сказал он. — Змей. Ты не можешь спасти всех. Мы нужны здесь. Их уже сейчас начнут приносить. Ты нужен им. Ты лучший, Змей, чёрт возьми, ты лучший хирург из всех, что я встречал. Ты нужен тем, кого только ты здесь сможешь спасти.
Змей секунду смотрел ему в глаза, а потом так же тихо сказал:
— Я ненавижу эту войну. Любую войну ненавижу. Отмени её, Ловчий.
— Завтра же займусь, обещаю, — ответил Ловчий.
Тейрис бежал по снегу, колокола всё ещё звонили, и он ускорял шаг с каждым ударом, обгоняя их. Он не был обязан, он даже не состоял ни под чьим командованием здесь, но когда он услышал колокола и призыв к бою — он будто очнулся от сна. И понял, где должен быть.
Он жаждал этого боя. Он мечтал о нём и рвался в него. Как он не осознавал этого раньше? Почему он вообще всё ещё здесь, а не на передовой? Впервые за последние недели он ощутил себя живым. С каждым шагом он всё сильнее и сильнее ощущал всё: страх, боль, потерю, отчаяние, ярость, ненависть. Они заполняли его, словно до этого он не давал им выхода, словно хранил их в закрытом флаконе в груди, за рёбрами, у самого сердца, а звон колоколов разбил этот флакон — и теперь всё, что он чувствовал и от чего бежал, заполняло его целиком, заливало его тело жаром. И когда командир, к отряду которого он присоединялся, скомандовал атаку, Тейрис бросился вперёд, криком ярости выпуская всё это, позволяя своим чувствам захватить себя и весь мир. Лэйр, его безумие, его смерть, разорение Луносвета, скорбь, нежность, любовь — всё это вернулось и было таким ярким, словно происходило прямо сейчас, каждым своим нервом он чувствовал всё это, и оно рвало
