Дом для Пенси (СИ) - Лерой Анна Hisuiiro
— У вас девочка. И с ней всё хорошо. У нее немного повышена температура, но так бывает…
— Дайте ее мне! — требует Пенси. Ей сейчас действительно нужно убедиться, что ее не обманывают и что она действительно родила человека.
— Сразу после того, как выйдет детское место. Роды еще не окончились.
Тетушка-домработница протирает ей лицо и шепчет, что всё хорошо, что роды проходят правильно. Это щебетание неожиданно успокаивает. Эта старушка уж точно не могла соврать, если с ребенком действительно что-то не то. Пенси прикрывает глаза и уговаривает себя потерпеть еще немного. Удивительно, но ее не мучает холод, только дискомфорт и спазмы. Она настолько глубоко погружается в собственные ощущения, что не сразу понимает, что на грудь положили нечто горячее и живое, нечто пахнущее кровью, водой и — неожиданно — солнцем. И Пенси широко распахивает глаза, чтобы посмотреть на дочь — на ее собственную человеческую дочь. Она мягкая и горячая на ощупь, с покрасневшей кожей, сбившимися темными мокрыми волосиками на голове. Сложно сказать, какого они оттенка, и Пенси гонит от себя мысль, что они вполне могут быть цвета спелой вишни.
***
Дни бегут. Деревья сбрасывают последние листья, по ночам покрываются узорами первого инея окна дома, а очаг нужно топить всё больше и больше. И теперь появляется кошмар, который оказывается нестрашен. Просыпаясь, Пенси старается остаться на границе сна и яви, затянуть то странное ощущение, с которым чьи-то пальцы — ее или просто выдуманного человека — держат холодный камешек, окруженный теплом. Ах, если бы такая дивность существовала, то она верно помогла бы справиться с любой зимой и с любым внутренним холодом! Но сон истончается, возвращая ее в настоящее.
Пенси требуется больше месяца, чтобы прийти в себя и наладить быт вокруг. У нее никогда не было своего дома. А память о многом из ведения хозяйства стерлась, как не важное для охотницы. Всё нужно узнавать заново: как вести хозяйство, что необходимо для жизни. Но со временем дела налаживаются, страх не справиться отступает. Теперь она позволяет себе читать книги и качать колыбель. А ведь сначала казалось, что стоит ослабить внимание — и с ребенком случится непоправимое. Но обошлось.
По краю кроватки из светлого дерева идет ряд рисунков и знаков — здесь собраны все символы для детского здоровья и хорошего сна. Ее дочь до сих пор не имеет имени, просто потому что Пенси не знает, как ее назвать. Иногда ей кажется, что проще найти отца малышки и спросить у него, чем думать самой. Правда, вопрос об отце по-прежнему не определен. В колыбели дочка почти слепо жует кулачок и стучит ножками. Обычный человеческий ребенок — милый, пухлый и розоватый. Она пахнет молоком и травами, которыми обмывает его тетушка, помогающая Пенси по дому. Девочка тихая и спокойная. Редкие гости восхваляют предков по этому поводу. Ведь это замечательно, когда ребенок дает матери заниматься чтением и домашними делами, не хнычет, не болеет, не капризничает.
Пенси обычно молча улыбается, когда начинаются подобные разговоры. Она-то знает, что сделала всё ради здоровья ребенка. На груди у малышки кулон: узкий деревянный стержень — размером не больше мизинца — на серебристой витой цепочке. Так что заболеть ребенку невозможно. Веточка видерса помогала и во время беременности, и при родах, а теперь поддержит ребенка в жизни. Даже то, что у Пенси так мало молока, а скоро оно и вовсе пропадет, ничуть не страшно, малышка отлично ест смеси и кашки, которые советует лекарь. Чудеса да и только. Казалось бы, какая печаль ни приключится, видерс поможет всегда. Да только не по силам легендарному дереву всё в жизни человеческой расставить по местам. Вот Пенси и хмурится, качая колыбель.
Она получает письма от сестер с братьями. Родители приезжают сразу же после весточки о родах и остаются едва ли не на месяц. Мама нянчится с внучкой, когда та не спит, и учит ее подмигивать голубыми, пока еще ничего не соображающими глазками. Отец приводит в порядок дом, а перед отъездом пытается, как бы невзначай, оставить за хлебницей на кухне туго набитый деньгами кошелек. Конечно же, Пенси находит его раньше, чем было рассчитано.
— Да, деньги нужны, — жалуется она матери, когда отца они отправляют на рынок за погремушками и молоком. Матери почему-то поплакаться о проблемах проще всего, да и спросить о ее опыте не лишнее.
— А как ты справлялась? — ждет она совета, пока в маленьком заварном чайничке настаивается пряная жидкость, а мать дымит тонкой сигаретой в приоткрытое окно. Сквозь щель чувствуется, как на самом деле холодно на улице. В Тамари зима только готовится прийти, а к Людоедскому перевалу, скорее всего, уже и не подобраться, замело все тропы.
— Мы с Рэмом были молоды и глупы, наверное, только это и позволило нам продержаться. К первому ребенку никто не был готов. Осенью мы, как обычно, ждали зимнего сезона. И вдруг выяснилось, что я беременна.
— В Черный лес в тот год вы не пошли?
— Никогда неизвестно, какой след оставит на ребенке и беременной женщине Черные лес. Кто-то теряет плод — кто-то рожает здорового младенца. Ребенок может родиться со странностями или даром, а может, увы, — уродом или болезненным и слабым. Но никакой врач до самых родов не скажет, каким было влияние, — мать протягивает к Пенси руку и касается ее щеки. — Мне кажется, что твоя настоящая мать тоже побывала беременной в подобных местах, иначе откуда твое чутье и счет…
Пенси только пожимает плечами: сложно говорить о том, чего не помнишь. Ее интересует другое:
— И как вы протянули той зимой?
— Сначала проели остатки сбережений, твой отец сразу же нашел работу в кузне, а я, покуда могла, помогала цветочнице с букетами и травами. В год рождения Данаи сложнее всего было продержаться до зимы.
— Ты брала старшую сестру на охоту?
— Конечно, с кем бы я такую кроху оставила? Младенцу требуется видеть мать как можно чаще. Да и начинали мы не с Людоедского. Первые годы наведывались в берестейский Черный лес. Там поселение больше, и леса безопаснее — можно оставить ребенка с наемной кормилицей на пару дней. Но вот на крупный куш там не стоит рассчитывать. Было непросто, — серьезно признается мать, Пенси понимающе кивает головой. — Пришлось охотиться без отдыха, зато к концу сезона у нас было, на что кормить ребенка и с чем начинать следующий сезон.
— Думаешь, я смогу так? — Пенси сжимается в ожидании вердикта. Мама, несмотря на всю свою любовь и нежность, все же остается профессиональной охотницей на дивности и всегда честно даст ответ.
— Полный сезон ты не протянешь, — мать прищуривается, всматривается ей в лицо. — Дело не в твоем опыте, просто слишком мало времени прошло после родов. Твоей дочери будет сложно перенести переход и зимовку в поселении у большого Черного леса. Кормилицу нанять можно почти везде, но сам дух Черного леса неприятен для таких маленьких детей.
Пенси прикусывает губу. Любое такое поселение, даже не на Людоедском перевале, оставляет в людях след. Сердца их грубеют, ни о каком сочувствии и говорить не стоит. Такие, как пан Лежич, что дал ей шанс заработать, скорее исключение. И если рассудить, то трактирщик тоже искал своей выгоды. В любом случае, оставить в поселении ребенка в одиночестве больше чем на несколько дней невозможно. Пенси почти не кормит грудью, но ее дочь слишком мала для такой разлуки.
— Если тебе нужны деньги, то мы с отцом их тебе дадим. Но если, — мать неожиданно понижает голос, будто говорит о чем-то неприличном, — но если тебя тянет в чащу, то я знаю, чем тебе помочь.
2-3
Пенси ловит ртом падающий снег. Он белый, пушистый, водяной и замечательно утоляет жажду. Снежинки тают, стоит им только коснуться ее губ или даже попасть под горячее дыхание. Пенси стоит, закинув голову, достаточно долго, чтобы стала болеть шея. Но после продолжительного бега и плутания по тропинкам ей хочется отдохнуть и отдышаться. Ноги гудят, а поясницу немного ломит: всё же почти год без тренировок сказался на ее физическом состоянии. Но главное — она все еще способна найти и добыть дивность.
