Двое для трагедии. Том 1 - Анна Морион
Из-за боязни вновь оказаться под вниманием сплетниц, едва закончилась последняя пара (дополнительная, по физике, для тех, кто плохо понял предыдущую лекцию), я буквально вылетела из аудитории и направилась в библиотеку. Было без трех минут пять, и в этот раз опоздать могла я, а опаздывать мне жутко не хотелось. Я почти вбежала в библиотеку и, окинув взглядом зал, увидела Седрика, сидящего за нашим столом и читающего книгу.
Я быстро подошла к столу.
– Привет! – приветливо сказала я Седрику, тяжело дыша после быстрой ходьбы по длинным коридорам и лестницам университета.
– Привет. Не следовало так торопиться, – с легкой усмешкой сказал Седрик, оторвавшись от своей книги и взглянув на меня.
– У меня был сумасшедший день, – объяснила я, доставая нужный мне учебник по физике. – Поставили дополнительную пару, но я не хотела опаздывать. Я пунктуальна до тошноты.
– Я вижу, – вновь с усмешкой отозвался Седрик.
Сегодня он был одет чрезвычайно просто и не напоминал щеголя, как в первую нашу беседу.
– Что читаешь? – спросила я: мне действительно было любопытно, что за книгу он читал так жадно.
Седрик закрыл книгу и показал мне лицевую ее обложку.
– Бодлер? – искренне удивилась я. – В первый раз вижу парня, который любит поэзию Бодлера.
Мне казалось, что такие парни, как Седрик Морган, вообще не интересуются литературой и поэзией. А он читал «Цветы Зла» Шарля Бодлера. В оригинале.
Седрик прищурил глаза и положил книгу на стол.
– Тебя это удивляет? – насмешливым тоном спросил он. Его глаза зажглись ледяным светом.
– Если честно, то очень, – ответила я, вдруг ощутив, как по моей коже пробежал холодок от его ледяного взгляда.
– Почему же?
– Представители сильного пола редко читают поэзию, так как большинство считает это «не мужским» делом. А те мужчины, которым поэзия по душе, редко предпочитают Бодлера и находят его стихи непонятными и слишком мрачными.
– Вот как, – насмешливо изрек он, складывая руки на груди и презрительно глядя на меня. От его кусачего взгляда моя душа содрогнулась. – Решила блеснуть умом? Но вместо ума ты показала лишь то, что ничего не знаешь о мужчинах и размышляешь, как наивная дурочка.
Я не поверила своим ушам. Я была поражена. Настолько поражена, что не сразу смогла найти слова, чтобы ответить на его открытое хамство. На его оскорбление. Мои руки задрожали. А Седрик продолжал сидеть и убивать меня своим ядовитым взглядом.
– Однако, ты хам! – тихо сказала я, стараясь не выдать голосом свое волнение. – Видимо, тебе не в первый раз приходится оскорблять женщину?
– Я оскорбляю только тогда, когда собеседник этого заслуживает, – последовал его спокойный, но строгий ответ.
Дар речи покинул меня окончательно. Я изумленным взглядом смотрела на сидящего передо мной хама, которого совсем недавно оправдала в своих же глазах, и не могла найти ни сил, ни ловкости на достойный ответ. Я была права с самого начала, но потеряла бдительность из-за его потрясающего актерского мастерства. Глупая! Дала себя обмануть!
– Вот, значит, как. Что ж, к счастью, меня, в отличие от тебя, воспитали хорошо, поэтому я не буду отвечать на оскорбление оскорблением и опускаться до твоего уровня. Можешь упиваться гордостью: тебе удалось оскорбить меня совершенно безнаказанно, – таким же ледяным тоном сказала я.
Мое настроение упало. Я думала лишь о том, как ошиблась, приняв Седрика Моргана за порядочного милого парня. Но он показал свое истинное лицо. И вдруг до меня дошел весь ужас моего положения: мне придется заниматься с этим мерзавцем до зимней сессии. Три месяца, почти каждый день видеть это холодное гордое лицо, эти глаза, похожие на куски льда, и ощущать на себе этот презрительный взгляд.
Седрик усмехнулся мерзкой улыбочкой.
– Если твое воспитание так идеально, то ты должна знать, что вмешиваться в чужие дела, значит – копать себе могилу, – ответил он на мою тираду.
– Если один вопрос о поэзии кажется тебе вмешательством в твои дела, то не волнуйся: я никогда и ни о чем тебя не спрошу, – мрачно пообещала я. – А теперь не будем терять время и займемся физикой.
С очередной усмешкой Седрик взял в руки мой учебник.
– И что из этого материала тебе не понятно?
– Параграф шестнадцать, – коротко ответила я. Мне был неприятен его голос.
– Что здесь сложного? Это материал повторения второго курса, – пробормотал он себе под нос, и уголки его губ приподнялись в новой насмешке надо мной.
Крепко вцепившись пальцами в тетрадь, так, что побелели костяшки, я попыталась успокоить себя мыслью о том, что скоро эта пытка закончится. И что Морган недостоин того, чтобы из-за него я превратилась в такую же хамку, как он сам. Не дождется!
Все полтора часа занятия я чувствовала себя ужасно. Ужасно маленькой и глупой. Седрик терпеливо объяснял мне материал, но я чувствовала его презрение в каждом его слове, взгляде, жесте, однако и виду не подавала. Но, оказалось, моя сила воли была не так сильна, как я на то надеялась, и меня вдруг пронзило осознание того, что из объяснений Седрика я не слышу и не понимаю ничего, а лишь стараюсь сохранять невозмутимый вид. Но мои нервы начали сдавать. Я глубоко вздохнула и закрыла лицо ладонями.
– Извини, Седрик. Ты хорошо объясняешь, но я ничего не понимаю. Думай обо мне, что хочешь! – вырвался у меня возглас отчаяния.
Открыв лицо, я увидела, что Седрик внимательно смотрит на меня. И в его взгляде промелькнуло что-то странное. Наверняка, очередная насмешка.
«Чертов ректор! Чертов университет! Чертова программа!» – мысленно крикнула я.
– Думаю, наша встреча подошла к концу! – С этими словами я поднялась со стула и начала бросать вещи в сумку.
Седрик молча смотрел на меня холодным взглядом.
Едва выйдя из библиотеки, я тут же почувствовала моральное облегченье и вспомнила о том, что мы с Морганом не договорились о следующей встрече.
Черт с ней! Черт с этими занятиями и физикой! Черт с этим хамом Седриком! Пошло все это к чертовой матери!
На глаза навернулись слезы. Мне хотелось заплакать от мысли, как несправедлива жизнь. Почему, когда пытаешься быть со всеми вежлив, получаешь в ответ лишь грубость? Пытаешься проявить участие, а вместо благодарности или дружелюбия получаешь оскорбление? Но нет! Я не буду плакать! Я не слабонервная девица, которая плачет из-за того, что какой-то паршивец обозвал ее тупицей и наивной дурочкой! Ведь, если я заплачу, – это будет смешно! Ведь потом я устыжусь своей слабости…
Эти мысли помогли мне прогнать слезы, и я перешла к анализу своих действий, ища причину грубости Седрика: или грубость – свойство его характера, или же я чем-то его зацепила. Но чем? Я всего лишь удивилась тому, что Морган читает Бодлера. Это ли не оскорбление для него?! Что я
