Удовольствие Демона (ЛП) - Хатчинс Амелия

Разбрызгивая воду, Лилит приняла сидячее положение и зыркнула на мужа, который стоял рядом. Он уставился на её обнажённые груди, и сексуальное напряжение наполнило его глубокие изумрудные глаза.

Лилит тут же прикрыла себя руками, а на щеках вспыхнул яркий румянец. Она прикусила нижнюю губу и закрыла глаза от вида похоти, что таилась во взгляде Эсриана. Ей хотелось окатить его горячей водой, проклинать до самых врат подземного мира, но не сделала ни того, ни другого.

Когда послышался всплеск воды, Лилит приоткрыла глаза и едва не издала приглушённый вскрик, когда на уровне глаз появился член Эсриана. С такого расстояния эта штука оказалась больше, и вопреки здравому смыслу Лилит захотелось её потрогать, ощутить её тяжесть в руке. Лилит не была совсем уж невинной в сексе, она знала, что происходит между мужчиной и женщиной, но не ожидала, что получит от произошедшего удовольствие. Во дворе отца она слышала множество раз ворчания и крики, чтобы ожидать боль от первого раза, но та быстро сменилась наслаждением.

— Моя королева-язычница, ты смотришь на него как на одно из Чудес света, которое никогда не исчезнет.

— Я не язычница, — прорычала Лилит, поднимая гневный взгляд к затуманенному взору Эсриана.

— Ты живёшь в развалинах замка, охотишься ради добычи еды, ведёшь себя как роскошная пещерная женщина. Если ты не язычная королева для моего язычного короля, то я не знаю что да как. Подвинь-ка свою задницу, если только не собираешься сидеть у меня на коленях, против чего я не возражаю. На самом деле, я предпочитаю этот вариант, с учётом того, что твой милый взгляд сделал с моим членом.

— Ты грубый и неотёсанный.

— А ты нет? Прошлой ночью ты оседлала мой член, так кем же тебя, Лилит, это делает?

— Отчаянной, ужасной предательницей короны, а ещё, с учётом того, что произошедшее мне понравилось, разрушенной.

— И почему же тебя это разрушило? Потому что секс тебе понравился? Ты фейри. Мы трахаемся, чтобы питаться, и потому что нам нравится. В этом нет ничего ужасного. Это делает тебя одной из нас.

— Я низшая фейри. Мы не питаемся половым сношением. Мы нуждаемся в средствах к существованию, и наш статус определяется характером законов и правил, которых придерживаемся. Тобой и твоим видом правят эмоции, потребность трахаться и уничтожать всё, к чему прикасаетесь. Ты не такой как я, и находить удовольствие с тобой противоречит тому, что низшая каста считает чистым. Если бы я возненавидела произошедшее, ненавидела тебя настолько, чтобы сделать это рутиной или обязанностью жены, всё было бы по-другому, — хрипло произнесла Лилит, горло сдавило от этих слов. — А вместо этого с тобой я получила удовольствие.

— А ты этого не хочешь? — наклонив голову, Эсриан забрался в ванну, наблюдая, как Лилит отодвигается как можно дальше, чтобы не прикасаться к нему.

— Нет, я хотела возненавидеть произошедшее между нами так же сильно, как ненавижу тебя.

— Ты меня не ненавидишь. Ты ненавидишь то, кем я являюсь. И это нормально. Большая часть мира ненавидит Орду. Это связано с тем, кто мы есть, и с тем, кем они нас считают. Чёрт, моя мама даже не из этого мира и её народ тоже нас ненавидит. Мы — существа из кошмаров, создания, что выпрыгивают в ночи, легенды, которыми ты и твой народ пугаете детей. Но это не значит, что мы являем собой то, кем вы нас считаете. — Эсриан пожал плечами, махнул рукой, и ванну наполнили лепестки ночных цветов, которые сияли, плавая на поверхности.

— Ты и твой народ забрали труп моей матери, повесили его на ворота крепости Орды, как предупреждение другим замкам о том, что случается, когда они забывают или не в состоянии заплатить десятину. Она провисела там до моего шестнадцатилетия, от её трупа остались только кости, которые, в конце концов, рухнули на землю, позабытые, перед вашими воротами. Тогда я её забрала и вернула домой, чтобы похоронить. Я её даже не помню, не знаю, какой она была. Я не помню свой народ, кем они были до того как превратились в пыль на полу этих развалин. И я оставалась среди трупов и пыли, подальше от дворовой политики и драмы. Я могла вернуться домой, взять с собой Лару в качестве служанки и обеспечить ей лучшую жизнь, но не желала её об этом просить. Просить притворяться кем-то, а не быть моей сестрой казалось неправильным. Ты хочешь знать, почему я ненавижу твой вид. Потому что для меня вы не легенды, которыми стращали детей. Вы — ужасы, о которых шепчутся по углам, претворяя всё в реальность для детей, чьи жизни разрушили, когда превратили Двор Сумрака во Двор Руин и Призраков, продолжающие меня преследовать.

— Я этого не делал, — ответил Эсриан, проигнорировав то, как Лилит напряглась, когда он притянул её, усадив верхом к себе на колени. — Выплата десятины происходит всегда в одно и то же время с тех пор, как начали появляться дворы. Если двор не сможет заплатить, король лишится жизни, чтобы другой представитель его рода мог обеспечить двор и своё правление. И так было ещё до того, как мой отец усадил свою грёбаную задницу на трон, и создано твоим народом. Мы не устанавливали правила как много или мало должны платить. Мы не устанавливали сумму, которую не способны заплатить Орде в качестве десятины. Это сделал твой народ, и сам себе устроил судьбу. Лилит, я несколько раз встречался с твоим дедушкой, и он был воином. Гордым, сильным и справедливым. Хотя, он облажался. Твой дед сказал другим дворам к нему присоединиться и чтобы освободиться от его гнёта, они рассказали моему отцу о его планах и наслали такую судьбу на этот двор.

— Это не может оказаться правдой, потому что кто в ясном уме стал бы связываться с Высшими фейри? Это самоубийство.

Эсриан выгнул бровь и, глядя на Лилит, медленно опустил голову и поцеловал место чуть выше ключицы.

— Жена, я голоден, — пробормотал он, приподнимая её за бёдра и располагая над своим членом. — Покормишь меня? — спросил он, зная, что Лилит понятия не имела, что её боль взывает к нему и, накатывая на неё мощными волнами, заманивает его в её разум.

Мать Эсриана была искательницей боли — демоном, который искал тех, кто страдал, и питался до тех пор, пока те не превращались просто в труп. Его сторона фейри приглушала призыв к убийству, позволяя оставлять в живых тех, от кого питался. Но Лилит… Лилит оказалась грёбаным буфетом с бесконечной едой.

— На самом деле у меня нет выбора, так? — прошептала она, не способная сдерживать стоны, когда Эсриан начал водить губами по чувствительной плоти.

— У тебя есть выбор. Можешь оставить меня голодным. Ты можешь отрицать то, что ты хочешь. — Он зарычал, когда её лоно потёрлось о затвердевшую шёлковую длину под горячей, ароматной водой, которая действовала на него, как какой-то афродизиак, доводя их обоих до такой степени, что потребность друг в друге ощущалась уже болезненно.

Лилит покачивала бёдрами, жевала нижнюю губу и осознала, что смотрит Эсриану прямо в глаза.

— Я могу выбирать? Выбираю оставить тебя, языческий король голодным, — прошипела она, поднимаясь и игнорируя то, что хватка на её бёдрах усилилась. Зарычав, Эсриан потянул её обратно, увлекая под воду, впиваясь губами в её губы под плавающими лепестками. И так же быстро, как сделал это, он исчез. Лилит поднялась из воды и оглядела пустую комнату. Встав на ноги, она в тишине комнаты выбралась из ванны. Одевшись ко сну, Лилит села на кровать и уставилась на пустую половину.

Что бы ни случилось, ей было ненавистно терять Лару, и всё же Лилит чувствовала её внизу, воссоединяющуюся со своей новообретённой семьёй так же уверенно, как чувствовала, как её сердце медленно разбивается на осколки. Уйти по собственному выбору легче, чем знать, что Лара выберет язычников и будет среди них. А почему бы и нет? Они могли дать ей всё, а Лилит могла предложить сестре только этот пустой дворец.

Свечи в комнате погасли, когда она, отказываясь и дальше жалеть себя, откинула голову на подушки.

Жизнь имела обыкновение выбивать почву у тебя из-под ног, и Лилит ничем не отличалась. Однако сегодня… сегодня её грёбаное основание пошатнулось и оставило её трястись на зыбкой почве. Лилит ощущала себя так, словно затерялась во Дворе Кошмаров и на неё напали.