Линка (СИ) - Смехова Ольга

А в моей голове мысли устроили самую настоящую войну. Лекса не может быть подлецом, тебе просто показалось! — кричали одни. Еще как может — мухой жужжали другие. Ты только вспомни его глаза, когда он писал? Почему он запустил именно этот ролик? Почему оставил его на экране, когда мог спрятать за белым покрывалом документа? Мог, но не сделал — словно желал показать мне свою истинную суть. Но если желал показать свою суть, значит — он не желал от меня ничего скрывать и даже, в какой-то мере, поступил благородно? Сразу и начистоту?

Хватит — сказала я самой себе. Как-нибудь потом с этим разберусь, а сейчас лучше поразмышляю над тем, что сказала мне Аюста. Начнем с того, что она — моя защитница? Но где она была все то время до этого? Почему, зная, что во мне есть хоть капля искры — ведь я могла думать, они не попытались меня спасти? Почему не поддержали, почему не научили? А, вдруг у них там союз? Ну, у света с тьмой. Мелочь, вроде меня, приносят в жертву всепоглощающей мгле, чтобы защитить действительно живых. Людей, например. Мне представился огромный алтарь, на котором приносят в жертву живые предметы. Стонет под натиском всеразрушающего молота фарфоровая чашка, отбивают последний час умирающим механизмом старые часы, влажнеют глаза раздробленной куклы. Меня. Я тут же отбросила эту версию прочь. Надо будет обязательно спросить об этом у Аюсты, если она придет ко мне еще раз. Надеюсь, что девочка не отделается от меня простым пожатием плечиков. Мол, опоздала просто, с кем не бывает? Знаешь, сколько оттуда до тебя лететь…

Ладно. Юма утверждала, что я кого-то жру. Живчик. Буду думать, что это Лекса. Но как я могу его есть? Я не людоедка. Представьте себе только — хороший сюжет для страшной сказки: кукла-людоедка. А еще она говорила о том, что хочет попридержать меня на потом — мол, чуточку стану потолще и…

Толстеть я не собиралась, хоть и дизайнер-извращенец сделал меня излишне худощавой. Сдается мне, Повелительница Тьмы имела ввиду что-то другое. Знать бы только, что именно? Может быть, стану живей? Моя искра разгорится, станет больше и… но ведь Аюста говорила о том, что если я буду развивать свою искру — смогу быть почти живой и тогда смогу сопротивляться Юме. Примерно, как это было сегодня вечером. Мне вспомнилось, как она хоть и не в испуге, но с удивлением, уходила от меня. Не победившая, но и не побежденная. Прямо какой-то затык. Чего я не понимаю? Ритм — жизнь? Слова — жизнь? Слова можно сложить в ритм? А можно ли поделить жизнь на ритм, чтобы получить слова? Загадка не из простых, а информации не хватает.

Мне вспомнилось, каким сегодня Лекса ворвался в комнату. Взбудораженный, восторженный, возбужденный. Положи перед ним тогда обнаженную красотку — он бы даже и глазом не моргнул, а бросился к компьютеру. Писать, нести в свет, родить какую-то мысль, идею, что застряла у него в голове. Опорожниться, а потом облегченно откинуться на спинку стула — мол, усе. Как будто в туалет сходил, теперь дышится легче.

Нет, не так Лекса заканчивал писать. Уставший и слегка злой, он нуждался в отдыхе. Никакого расслабления, наоборот — казалось, в его голове прокручиваются сотни вариантов того, как всё должно было выглядеть на самом деле. Чтобы, не выдержав, вновь ворваться в созданный самим собой мир и в, который раз, чуточку, но поменять правила.

Давным-давно кончился ролик про похороны танком. Лекса поубавил пыла — кажется, моё изменившееся поведение по отношению к нему его расстроило. Пальцы уже не так часто долбили по клавишам, высекая очередной абзац. А, может быть, он просто устал? Шатался где-то до поздней ночи, вот и…

Смерть кружила вокруг. Переглянулись караванщики, сидящие у огня, повеяло холодом, стало жутко. Ланая, привалившаяся спиной к большому бурдюку, вдруг поежилась и укуталась в шерстяной плед — не помогло. Элфи ждала этого прихода — сидела на коленках рядом с хозяйкой, то и дело припадая к её груди — дышит ли? Жива ли?

Дышит и жива — но это ведь только пока. Каждую ночь девочке хотелось затаиться, спрятаться где-нибудь, просто уйти — но она не могла. Кто же тогда будет защищать Хозяйку? Девочка устало зевнула, пожевала успевшую зачерстветь лепешку. Ей почему-то вдруг вспомнилась халва, которую женщина покупала ей по праздникам. А лакомство было сладким и вкусным — закроешь глаза, сунешь кусочек в рот и нет конца бесконечному наслаждению. А ведь, бывало, иногда Хозяйка щедро осыпала её конфетами или фруктами. Редко, конечно, за какие-нибудь особые заслуги — хорошо и правильно прочитала текст в большой волшебной книге, хорошо себя вела, что-нибудь еще…

Ветер надул щеки — и что есть силы обдал её колючим ветром и песком, словно норовя засыпать им малышку. Девочка старательно отряхнулась, смочила тряпочку водой, потом провела по губам Хозяйки. Пейте, Госпожа. Пожалуйста, ну пейте же! Больше всего на свете она ждала, что розовый язык облизнет высохшие губы и тогда…

— Может, пойдешь в шатер? — Ланая положила ей руку на плечо. Это ничего, подумала Элфи. Ланая — она хорошая, она просто не понимает, что мне нельзя уходить. Не понимает, что тогда придет Белоликая и женщина умрет. Девочка отрицательно покачала головой, а потом посмотрела прямо в глаза целительнице. Та, верно, подумывала утащить упрямую девчонку силой — ради её же безопасности, но сейчас передумала, угрюмо пошла прочь. Ланая старалась, думала рабыня, мы вместе помогали Хозяйке, но почему раны оказались столь сильными, почему они никак не желали проходить — ни под действием волшебства, ни под целительными мазями? От отчаянья ей хотелось разрыдаться.

— Привет, — белоликая никогда не забывала поздороваться. Элфи осмотрелась по сторонам — бледную девушку, с черными волосами, ярким венком и босыми ногами почему-то никто не заметил. Белый саван простирался над землей, а ночная гостья парила над землей. Девочка угрюмо посмотрела на мучительницу, а потом, нахмурившись, топнула ногой.

— Уходи! — грозно потребовала Элфи. В руках она сжимала молчаливого Ю. Плюшевый кротокрыс, казалось, ощерился плюшевыми же зубами, приготовившись защищать малышку. Белоликую это, кажется, позабавило.

— Уходи! — маленькая рабыня затрясла головой, того и гляди, вот-вот упадет на четвереньки и зарычит. Ночную гостью это ничуть не пугало и, не обращая на это внимание, она проплыла по воздуху к лежащей на земле женщине. Отрицательно покачав головой, бросила осуждающий взгляд на девочку — зачем. Мол, мучаешь? Дай ей уже умереть спокойно.

— Ну уйди… пожалуйста — Элфи упала на колени. Кожа коснулась остывшего песка. Крохотные камни так и норовили впиться в коленки, кто-то угрожающе прошуршал там, под песком. Черви-пескоеды, вспомнилась ей тут же сказка от Хасса и в тот же миг захотелось вскочить на ноги. Не вскочила. Посмотрев по сторонам, она пыталась отыскать Хасса — он обещался, что придет сегодня ночью, не заснет, как обычно, что поможет.

Врун и лгун! Всё из-за него! Если бы он сейчас пришел…

— Он не может прийти. Я его усыпила, — вступилась за него белоликая, а потом всё же опустилась на землю, страшно сверкнула глазами и белозубая донельзя улыбкой.

— Не отдам!

— Не отдашь? — картинно изумилась посланница Смерти. Третья ночь, кажется, обещала быть точно такой же долгой, как и две другие до этого. Белоликая дева скинула с головы венок, но тот не успел коснуться земли. Девушка воспирали над землей, растянулась туманом над девочкой и женщиной. Словно желала быть везде и сразу.

Элфи попятилась назад, но тут же натолкнулась на свою ночную собеседницу. Та обхватила малышку холодной рукой.

— Чему ты сопротивляешься, глупышка? Свободе? Она изойдет духом, а я заберу её с собой. И всё — ты сможешь вернуться домой!

— Домой? — переспросила Элфи, словно не веря собственным ушам. Белоликая надела ей на голову свой венок, а перед глазами проплыла черная дымка — чтобы через мгновенье развеяться.