Секреты серой Мыши (СИ) - Страйк Кира

— Эй, — я осторожно подняла ладонями мокрую от слёз мордашку, — хороший мой, как тебе такое только в голову пришло? Как я смогла бы тебя забыть?

— Честно-честно? — с надеждой он заглянул мне в самую душу.

— Правда-правда, — не задумываясь ответила я.

— Та-айя-а-а!

Я уже ревела вместе с ним.

Сердце разрывало это неприкрытое детское горе. Как он вообще почувствовал подвох? Наверное, были у них с настоящей сестрой какие-то тайные словечки или фразочки, о которых я не могла знать. И он сперва подавлял в себе сомнения, растущие на фоне возникающих нестыковок, а теперь, услышав слова няньки, нашёл им объяснение, решив, что его Таюшка забыла своего братика и как они любили друг друга.

— Мамочки, а ведь он прав, — думала я, баюкая маленького котёнка на руке, — детское сердце не обманешь. Нет, что бы не говорили — никак не обманешь.

На глаза попалась принесённая им коробочка, съехавшая из под мышки на подушку.

— А что это у тебя такое?

— Это? — Тео отвлёкся от своих переживаний и таинственным тоном сообщил, — мой тайник.

— А-а-а. — поддерживая игру, в тон ему протянула я, — Покажешь?

— Покажу, — хлюпая носом, серьёзно ответил он, устанавливая коробочку на табурет и торжественно открывая крышку, — у меня тут волшебная монетка хранится. Мне цыганка дала. Сказала, что я хороший, и монетка будет меня охранять.

Я затаила дыхание, слушая детские откровения.

— Я её тебе хочу подарить, — он порылся среди сушёных жуков, разноцветных осколочков витражей, камешков необычной формы и бог ещё знает каких мальчишеских богатств (я всё не успела разглядеть) и, наконец, извлёк из недр тайничка блестящую монетку с дырочкой и продёрнутой в неё верёвочкой.

— Тео, малыш, я не могу принять такой дорогой подарок — он ведь твой! Тебя оберегать должен! — у меня и в самом деле рука не поднималась забрать у ребёнка такую ценность, даже понарошку.

— Таюшка, пожалуйста! Цыганка сказала, что если украдут — горе тому принесёт, а если сам захочу подарить — то добро и мне и тому… ну, тебе будет.

Я взяла в руку монетку, внимательно разглядывая рисунок.

— Ну вот, — почти успокоился парнишка, — теперь ты меня никогда-никогда не забудешь.

— Я тебя и так никогда-никогда не забуду, — обняла я его, прикрывая глаза и вдыхая запах детской макушки, — что бы ни случилось.

Глава 12

Вчера опять приходил доктор, добросовестно отрабатывая герцогские монеты. В очередной раз поводил руками, погрыз недожёванные с прошлого посещения губы и снова промолчал.

— И? — с немым вопросом подняла я на него глаза.

Эскулап смутился под моим прямым взглядом, пожал плечами и ушёл.

— Ну и ладно. — Подумала я, — Сами разберёмся.

Потом у Марлен переспросила, что он вообще говорит о моём состоянии и что рекомендует делать. Нянька подтвердила мои подозрения о том, что местный Пилюлькин и сам не ожидал такого фантастического эффекта от пиявок и «благотворных жидкостей» и упирает на то, чтобы продолжать в том же духе. Ну и молиться, конечно же.

Из сбивчивых пояснений няньки я сделала вывод, что эскулап находится под впечатлением от древней доктрины о медицине, как о науке о восстановлении жизненной энергии. Смутно помнится что-то такое… про жидкие среды в организме, их равновесии, бла — бла — бла и лечении больного, основанном на выборе питания в зависимости от соответствия пациента одному из четырёх типов темпераментов.

Когда-то попадалась на глаза статейка про это, но я даже вникать не стала. Ибо муть полная, на мой взгляд.

Таки, доктор, вероятно, свято уверовал, что мне полагается исключительно жидкая пища. С чем я была уже категорически не согласна. Марлен, впрочем, тоже. Поэтому, мы втихаря решили порушить всю его стройную систему и кормить меня человечьей едой.

Чувстовала я себя уже довольно бодро. Имеется ввиду, острая боль отступила. Но здравый смысл твердил, что это впечатление обманчиво — не так-то быстро срастаются поломанные рёбра. И, не смотря на заметное облегчение, остаются пока очень хрупкими.

Поэтому, требовалось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не навредить идущему на поправку (особенно после нормализации рациона) организму. Хотя валяться в постели становилось труднее с каждым днём.

Хотелось движения, физической нагрузки. Я бы с удовольствием хлопала на весеннем солнце подушки и делала уборку, но поднимать тяжести и махать руками было ещё тяжело, слишком опасно, да и просто не под силу.

Поэтому я в любой возможный момент просто ходила. Без надрыва, сверхнапряжения и резких движений заставляла себя вставать — чтобы укреплялись мышцы, усиливалось кровообращение, работали внутренние органы и прочая, и прочая… Остальное доделывали молодость и моя родная, привнесённая жизненная сила.

Сперва по возможности эксплуатировала Марлен, потом потихоньку сама. Никаких великих знаний по медицине у меня не было — угораздило в своём мире родиться на редкость здоровым человеком. Однако, все воспоминания о случайных разговорах или статьях, связанных с этой темой, наводили на мысль о движении.

Короче, одно я для себя усвоила чётко: хочешь встать на ноги — вставай. Вот такая банальщина.

Было бы неплохо восстанавливать мышцы в бассейне. Но, увы и ах, такой роскоши в этом мире пока ещё никто не придумал. Поэтому, сперва — дыхание, потом — хотьба, а там и осторожные упражнения. Силы потихоньку возвращались.

Помню свою первую прогулку по дому. Было жутко любопытно посмотреть на это средневековое жилище.

На первом этаже располагался достаточно большой холл, в котором, думается, предполагалось принимать крестьян и простолюдинов.

Ткани (некогда яркие и насыщенные, а теперь выцветшие до непонятных сливающихся оттенков), покрывавшие стены уже давно требовали замены, как и многое другое в усадьбе.

Большой камин в резном каменном обрамлении. Очень красивый — я надолго задержалась возле него, впечатлённо прикасаясь руками к завиткам монументальной конструкции. На дальней стене — потемневшая деревянная панель с замысловатым рисунком.

От изучения её меня отвлёк стенной шкаф — встроенные в камень полки для хранения документов и книг. А, понятно, это место, где сидел сеньор.

Над холлом первого этажа располагался верхний большой, когда-то изысканно украшенный зал, к которому вела винтовая лестница. Здесь старый барон принимал своих высокопоставленных гостей.

Приятной неожиданностью оказалась ведущая сюда же внешняя лестница — чтобы оказаться на улице можно было не идти через весь дом. А подышать кислородом можно было вообще не спускаясь вниз — на широком балконе.

За пределами верхнего холла располагались частные покои барона и членов его семьи. Но соваться в двери я не рискнула — не хватало наткнуться на жильцов. Потом попрошу Тео рассказать мне обо всём поподробнее.

Путешествие по мрачной обители разочаровало. Я бы с удовольствием и интересом побродила здесь в порядке ознакомительной экскурсии, если бы потом меня ждала уютная квартира. Но мысль о жизни в такой унылой обстановке навевала тоску.

Я шла по пустынным пыльным коридорам и задавалась вопросом: как изначально читаемо-добротное поместье можно было довести до такого ущербного состояния? В доме было тихо. Я вообще не видела слуг.

— Понятно, хозяйство в упадке, платить за работу нечем — вот люди и разбежались. - шевелились в голове невесёлые рассуждения, — Всю эту махину теперь просто некому обслуживать. Интересно, сколько их осталось, кроме Марлен и той второй… Жаклин. А нянька здесь, видать, вообще и за себя, и «за того парня» — и чтец, и жнец, и на дуде игрец…

Я уже совсем было «навострила лыжи» в свою комнату, как на лестнице неожиданно столкнулась с баронессой.

— Таис, нам нужно поговориить. Мне есть, что тебе сообщить. — критически оглядев меня заявила она и, взмахнув пышной юбкой, направилась в холодный зал. Предполагалось, видимо, что я проследую за ней.