Двуликий бог. Книга 2 (СИ) - Мэл Кайли
— Скорей! — крикнула воину, приблизившемуся ко мне. — Скорей, Хакан, найди ближайшее поселение, одаль, лачугу, хоть что-нибудь! Принесли мне чашу… — поток путаных мыслей прервал протяжный стон Локи. — Поторопись! — я вернулась к измученному мужу, взглянула на ядовитую тварь над головой, на свои руки и на ожог, постепенно затягивавшийся. «Вот оно что… Не будь она заколдованной, Локи бы уже погиб, но им всё мало! Скади пожелала обречь его на вечные непрекращающиеся страдания! Этому не бывать…» — зажмурившись, я вновь подставила сложенные ладони под капли яда. Боль была невыносимой, заставляла руки содрогаться, разум пылать, однако я не отнимала их. Первые мгновения держалась, стиснув зубы, затем закричала во весь голос. Мысли путались. Перед глазами плясали слепящие пятна.
Локи не открывал глаз, и на бледном лице замерло выражение страшного страдания. Те же самые чувства я угадывала и на своём лице, ощущая, что трясущиеся ладони сгорают быстрее, чем успевают зажить. И всё же я держалась. Ради него. Ради нашей непобедимой любви. Закусив губы до крови, прислушалась. Только звук тяжёлого прерывистого дыхания ещё свидетельствовал о том, что лукавый ас жив. В остальном он оставался неподвижен, словно мертвец, и от каждого взгляда на него у меня замирало сердце. Казалось, прошла вечность, прежде чем Хакан наконец-то вернулся с большой деревянной чащей. Когда доблестный слуга сменил меня, я без сил осела на землю, не чувствуя своих ладоней, и исступлённо зарыдала. Раны на руках заживут. На сердце — вряд ли. Что они сделали с ним? Как посмели так поступить с одним из асов?..
— Локи… — стирая предплечьем слёзы с лица, я коснулась губами потускневшей щеки — едва тёплой. Бог огня распахнул медные ресницы и сделал глубокий вдох, прогнулся в спине и застонал. Глаза заволокла белая пелена, делая когда-то ясный и живой взгляд бездумным и пустым. Я поняла, что опоздала: сводящий с ума яд Скади успел уничтожить лукавого аса, лишить рассудка, памяти. Когда рассеянный взгляд касался моего лица, супруг смотрел куда-то сквозь меня, не узнавая, не понимая, кто он и где находится. В груди защемило от боли, на глазах опять выступили слёзы. Они погубили его… Погубили моего любимого мужчину, отца моих детей. Милость судьбы вновь обернулась жестокой насмешкой. Я поднялась с колен и приняла у Хакана чашу. Собравшись с силами, разомкнула губы:
— Ступай, Хакан, тебе незачем оставаться здесь. Эта боль… Она только моя, — голос надломился, и мне понадобилось время, чтобы продолжить. Воин сделал ко мне шаг, протянул руки, но я остановила его коротким жестом. — Я благодарю тебя за верную службу. За всё, что ты сделал для повелителя и… Для меня. Я дарую тебе свободу. Ты волен поступать так, как сочтёшь нужным. И, если сочтёшь нужным… Исполни мою последнюю просьбу. Найди Скади и отомсти ей за бога обмана. Пусть она умрёт в муках… В огне… Пусть будет страдать и уходить долго. Пусть испытает то же, на что обрекла Локи…
— Госпожа, вся моя жизнь — в служении богу огня. И иной судьбы я не желаю. Я сложу голову, чтобы исполнить Ваше пожелание, и тем большей будет моя радость, чем страшнее погибель богини зимы. Но как я позволю себе уйти? Как оставлю Вас здесь, госпожа? Совсем одну.
— Госпожа не одна… — я вздрогнула, узнав этот голос, и обернулась, не веря своим ушам. Из-за выступа скалы вышла хрупкая худенькая фигурка, в которой я узнала Иду, а вслед за ней показалась и Мия. Я раскрыла рот от удивления, да так и не сумела ничего сказать. Слёзы потекли пуще прежнего. Мои преданные спутники и спутницы… Даже перед лицом несчастий и печали они не покинули нас, остались верны. Я перевела взгляд на Хакана и указала головой в направлении выхода. Мужчина кивнул и поклонился, после чего удалился. Больше я его никогда не видела.
* * *
Шли годы и века. Я похоронила себя рядом с мужем, посвятив отведённое мне время служению ему. В Мидгарде оно текло совсем не так, как в Асгарде: медлило, растягивалось, и старость, пожиравшая обычных людей без всякой меры, меня — богиню, не принадлежавшую к роду смертных, могла коснуться одними кончиками пальцев, сколько бы ни тянулась к желанной добыче. Моя зрелая, распустившаяся, словно бутон, красота не увядала, однако вместо неё угасала душа, не в силах обмануть вечность. С ней тускнели и краски: выгорели и посеребрились светлые волосы, побелела без живительных солнечных лучей кожа. Я не могла видеть своих глаз, но и их представляла прозрачными, утратившими блеск и всяческое чувство, кроме, может быть, тоски.
Локи пребывал в беспамятстве, а когда изредка приоткрывал глаза, то не видел меня. Казалось, мир перестал для него существовать, казалось, он ушёл, и лишь некая таинственная сила держала его дух прикованным к телу, к земле. Эта мощь, заключённая в крепкой груди, клокотала, ждала своего часа, а потому хранила бесценную оболочку: каверзный ас не менялся и не слабел, но, тем не менее, не сумел избежать мучительных страданий и нескончаемой боли. Горечь и скорбь безутешной матери и жены стали мне родными сёстрами, сплелись с жилами, проникли в кровь. Казалось, с годами чувства остынут, страсти перестанут бушевать. Как бы не так! Чем глубже я погружалась в своё горе, тем сильнее оно жгло меня изнутри! Разве могла я забыть, пережить? Разве можно с таким справиться, совладать, задавить в себе?
В редкие минуты забытья я видела своих сыновей — красивых, сильных, смеющихся. Они звали меня, протягивали руки, но я не могла коснуться их. Ни во сне, ни наяву. Нас разделяла непреодолимая невидимая грань, которую живые ни в силах превозмочь. И я не могла уйти за ними, покуда не ушёл мой муж. Так я и оказалась обречена на вековые страдания, пусть и не знала своей вины. Разве любовь — это преступление? Может ли быть столь беспощадна расплата за преданность? Чем, чем, скажите, вещие норны, я заслужила такую судьбу, такую жестокую пытку?! Видеть, как мучается и угасает день за днём любимый ас… Задыхаться от невыразимой любви к нему и понимать, что он не помнит, не узнаёт тебя… Вспоминать снова, и снова, и снова
