Ангел-мечтатель (СИ) - Ирина Буря

Мой легкий намек был блестяще проиллюстрирован звонком карающего меча светлых —. даже не с просьбой, а с ультимативным требованием саботировать возможный приговор. Последовавшим вдобавок через несколько дней после устранения угрозы исполнения последнего.

Юный мыслитель поверил мне сразу — и вернулся к своему исследованию. Мне оставалось только надеяться, что яркий пример последних событий придаст его взгляду в дела давно минувших дней особую остроту.

Никаких помех оттачиванию его взгляда больше не возникало — круги от бестолкового выступления его родителя уже разошлись и светлые предприняли все необходимые меры, чтобы идиллическая картина спокойствия и невозмутимости в их рядах впредь не нарушалась.

С возмутителем этого спокойствия они разделались предельно циничным даже для них способом. Зря мы с Гением опасались приговора к высшей мере наказания — образ жертвы произвола на белоснежных знаменах оказался им совсем не нужен. Зато им как нельзя лучше подошел заложник. Упрятанный без суда и следствия в одной из их тайных тюрем. Позволивший им держать всех остальных в строгом повиновении одним только слухом о его подвешенной в неизвестности судьбе.

В результате Татьяна сделалась образцом покорного, безмозглого и всем довольного большинства. Единственным преимуществом такой перемены стало то, что она — очевидно, и от сына внутренне отстранившись — лишь постоянно твердила ему, что все к лучшему. Давая ему, как мне казалось, новую пищу для размышлений о разрушительности пропаганды светлых.

Их карающий меч вовсе не отказался гордым жестом от своего поста, как неоднократно грозился. Совсем наоборот — он и на земле больше не появлялся, без малейшего колебания отбросив всю свою прежде бурную деятельность на ней и все свои прежде столь высоко ценимые знакомства. В чем я убедился, встречаясь и перезваниваясь время от времени с Мариной. Она всякий раз кипела от негодования, а я только усмехался — пусть посмотрит, как грозный и неустрашимый герой светлого возмездия выслуживается, спасая свое пошатнувшееся положение. Посмотрит — и сделает выводы.

Опекун моей дочери тоже бросился грехи соавторства в подрывных мемуарах замаливать — с подхваченной у его кумира манией величия. Вся нарочитая сосредоточенность на земле тоже вдруг потеряла для него свою приоритетность, которой он так раньше кичился. В его голове больше не было места заботам о юном мыслителе, брошенном обоими родителями, или тревоге за мою дочь, практически переехавшей к последнему в нарушение собственной безопасности и элементарных приличий. У него там писалась программа — ни много, ни мало — полного преобразования системы обучения светлых неофитов. Которой он намеревался подвергнуть и мою дочь.

Я вежливо поинтересовался, не писал ли эту программу компьютер, уже давно заменивший ему мыслительный процесс. Следующий вопрос — уверен ли он, что моя рекомендация добавит веса его творению в глазах светлых — был прерван короткими гудками.

Но положа руку на сердце, этот очередной пример неискоренимого хамства светлых оказался единственной досадной мелочью на фоне столь редкого в моей жизни полного их отсутствия в ней. Не хочу быть превратно понятым, но в сознании мелькало изредка … нет, не одобрение, конечно, но сдержанное согласие с действиями руководства правящего течения.

В самом деле, юный мыслитель был избавлен от пут, сдерживающих его развитие — и жадно впитывал свежее веяние альтернативного подхода к устройству земной жизни.

Моя дочь решительно отбросила все наши противоречия, постоянно внушаемые ей ее опекуном — и излучала еще большую уверенность, питающуюся наконец из двух надежных источников.

Карающий меч по собственной воле покинул поле нашего персонального сражения — и я не имел ни малейшего намерения позволить ему забыть об этом.

Марина получила возможность увидеть его пустую, корыстную лесть во всей ее красе — и уже безраздельно сосредоточила все свое внимание на мне, ее безликий хранитель никогда в счет не шел.

Одним словом, предсказанный Гением водоворот событий не просматривался даже на горизонте. Он и сам о нем, казалось, забыл, ни разу за все это время не поинтересовавшись у меня обстановкой вокруг его центра. У меня даже закралось сомнение в неизменной точности всех его логических построений — в конце концов, от ошибок не застрахованы даже величайшие умы.

Это были мои последние сомнения в безукоризненности его интеллекта.

Гений вызвал меня ночью накануне очередного возвращения Татьяны на землю. О нем я узнал от Игоря — в тот вечер он был не в состоянии говорить ни о чем другом. Я решил было, что Гений хочет обсудить со мной методы ослабления влияния отвлекающего фактора, но меня насторожили совершенно нетипичные немногословность и категоричность его вызова.

Оказалось, что речь идет о возвращении обоих родителей юного исследователя — что всеобъемлюще объяснило напряженную собранность Гения. Но не его бурлящее воодушевление.

Как он мог приветствовать вмешательство беглого заложника в какие бы то ни было мероприятия было выше моего разумения. Прошлая его импровизация закончилась радикальной перестройкой планов всех заинтересованных лиц — а в то время он еще не был официально осужденным, пусть и негласно, преступником. Во что выльется эта, я даже предполагать не решался.

И правильно делал. Паника отнюдь не способствует здравости мышления.

Глава 10.3

О том, что юным мыслителем заинтересовалась элита доминирующего течения, я знал давно. Тогда меня это не волновало — очередная попытка его сноба-родителя любой ценой протолкнуть своего отпрыска в самые высшие слои не вызвала у меня ничего, кроме обычного презрения.

Чуть позже Гений сообщил мне, что светлые аналитики собирают данные обо всех потомках своего течения — причем в сравнении с человеческими. В этом тоже не было ничего нового — их правящие круги всегда стремились подчинить своей воле любое яркое сознание, появись такое на земле. Не то, чтобы им нужны были выделяющиеся из серой массы кандидаты — просто в пику нам. Чтобы естественные объекты нашего интереса ни при каких обстоятельствах не пополнили наши ряды.

Теперь же по словам Гения выходило, что аппетиты светлых возросли. Они вознамерились прибрать к своим грязным рукам всех ангельских потомков. Включая и мою дочь.

Они мою дочь решили провернуть в жерновах машины своей пропаганды.

Они мою дочь решили превратить в еще одного своего слепого, безмозглого и безвольного последователя.

Они мою дочь решили заставить забыть о ее блистательной и неповторимой индивидуальности.

Внезапный всплеск интереса ее опекуна к весьма далекой от него ниве образования получил более чем логическое объяснение. Это была всего