Письма на воде (СИ) - Наталья Гринина
А может, волки уже вернулись, и это вовсе не огонь?
Он попытался приподнять голову и оглядеться, но это ему не удалось: перед глазами было темно. Боль вгрызалась в его тело острыми клыками и рвала пылающую плоть.
Скорей бы…
Вдруг он ощутил дуновение ветра, и ему даже почудился запах лотоса. Странно – посреди зимы, в горах?
Он глотал этот вкусный свежий ветер, вливающийся в него прохладной водой со слабым травяным ароматом, и ощущал, как огонь внутри угасает с каждым глотком.
А потом пошёл снег… Он падал крупными ласковыми хлопьями на его полыхающую кожу, на все вдруг вскрывшиеся раны. Он не таял, а холодил и успокаивал. Снежинки скользили по коже, щекоча и врачуя боль, и сами собой исчезали звериные языки огня в ранах, и кожа остывала, как озёрная вода после заката.
Он открыл глаза и сквозь туманную небесную дымку увидел полную луну, склонившуюся над ним с приветливой печальной улыбкой. Луна смотрела на него с таким участием и нежностью, что от одного её взгляда ему стало легче. И отчего-то захотелось плакать.
Как же он устал! Так устал бороться и сопротивляться, что просто опустил отяжелевшие веки и заснул, на этот раз глубоким, спокойным сном, потому что знал: его луна будет рядом. Она не исчезнет с рассветом за вуалью облаков, и он снова её увидит.
Проснётся – и останется с ней…
***
В комнате было тепло. И как-то уютно, что ли. Исчез раздражающий ноздри запах крови и смерти, а в свежем воздухе витал приятный аромат трав, расплавленного свечного воска и ещё чего-то такого родного, что Ван Со не мог определить, балансируя на грани яви и сна.
Он прислушался к себе: странно, боли больше не было, лишь вяло ныла раненая рука, на которой ощущалась добротная тугая повязка.
Ван Со приоткрыл глаза, силясь вспомнить, что с ним произошло после того, как он потерял сознание, беседуя с Бэк А. Однако последнее, что всплывало в памяти, – это слова брата: «Я уже всех отослал. Не волнуйся», а ещё таинственный сон с лунным инеем на коже, глотками исцеляющей прохлады и ласковыми снежинками, такой осязаемый, будто и не сон это был вовсе.
Сколько он проспал? И где он? Неужели во дворце?
При этой мысли, сверкнувшей отблеском клинка, Ван Со тревожно вскинулся на постели. И всё вспомнил: отравленную стрелу, незаживающую рану, слабость и вязкую дурноту, помощь и заботу Бэк А.
Вспомнил – и успокоенно выдохнул: значит, он в поместье брата, один, без чужих недобрых глаз и ушей.
Ван Со сел на постели, только теперь заметив, что на нём свежая одежда, а вокруг чисто и по-ночному сумрачно, но сумрак этот был добрым, умиротворяющим, разбавленным мягким сиянием свечей, едва слышно потрескивающих по углам.
Он обвёл комнату взглядом, ещё затуманенным отступающим сном, – и замер, от неожиданности сжав повязку на руке так, что её прострелила ушедшая было боль.
У его постели сидела Хэ Су.
Она спала, обхватив колени и устало склонив голову к плечу.
Сперва Ван Со подумал, что его никак не отпускает сон, что стоит ему приблизиться к ней – и она исчезнет, как бывало не раз в его тоскливых ночных видениях. Он неловко поднялся, поневоле баюкая потревоженную руку, шагнул к Хэ Су и опустился с ней рядом, вглядываясь в любимые черты.
И его снежный сон вмиг перестал быть для него загадкой: всё, что привиделось ему в беспамятстве, нашло своё объяснение.
Он едва коснулся кончиками пальцев бледного лица Хэ Су, как она вдруг открыла глаза и тут же потянулась к нему умоляющим пытливым взглядом. Сколько раз он порывался сбежать от этого её взгляда – и всё напрасно…
– Почему ты здесь? – спросил Ван Со, запоздало отдёргивая руку.
Ответ был ему известен, однако от внезапного смущения и досады на свою несдержанность, разбудившую Хэ Су, он не придумал сказать ничего другого.
– Я хотела кое-что спросить у вас… Поэтому Бэк А помог мне, – в её глазах читалась такая мольба, что Ван Со вместо резких слов, готовых сорваться с языка, лишь сухо обронил:
– Спрашивай и уходи.
– Вы всё ещё не забыли меня? – прошептала Хэ Су. – Вы говорили, что больше не любите меня… Но вы же лгали мне?
Неужели это было настолько очевидно?
– Ступай домой, – только и ответил Ван Со, не зная, как реагировать на это и не солгать ей вновь.
Он поднялся на ноги и отвернулся, чтобы не видеть этих огромных, бездонных, как звёздное небо, глаз, отчаянному призыву которых он просто не мог противостоять.
Но Хэ Су заговорила так пронзительно, словно к нему взывала сама её душа, измученная сомнениями и разлукой.
– Мы не во дворце! – воскликнула она, принимая его холодность за осторожность. – И королю никто не доложит. Я должна услышать ответ! Ради этого я покинула дворец, рискуя жизнью! Эти два года я ждала вас каждый день… Я бы очень хотела повернуть время вспять. Тогда бы… я с самого начала… доверилась бы вам.
Каждое её слово капало на шрамы и раны Ван Со – на теле и душе – расплавленным железом, растравляя их и вновь заставляя кровоточить. А Хэ Су продолжала говорить, её голос дрожал от слёз и отчаянной решимости:
– Я спрошу снова. Ответьте мне, только не лгите! Скажите… – она умолкла, затем резко выдохнула и произнесла: – Вы всё ещё любите меня?
Здравый смысл кричал ему: «Отступись! Уходи, пока не поздно! Солги! Ты сбережёшь её, утаив от Чонджона свои чувства. Ты добьёшься своей цели, не опасаясь за её жизнь!»
А глупое истерзанное сердце настойчиво колотилось в закрытую дверь его рассудка и умоляло сказать правду.
Терпеть эту борьбу внутри больше не осталось сил. Одержимость и звериная тоска по Хэ Су, которые он так долго в себе давил и прятал, захлебываясь ими, затопили его сознание – и Ван Со сорвался.
Шагнув к Хэ Су, он обхватил ладонями её мокрое от слёз лицо, жадно прильнул к раскрытым губам и тут же ощутил, как она отвечает ему, обнимая за плечи так знакомо и жарко, что в её прикосновениях мгновенно растворилась вся боль, все его метания, уступив место невыносимому счастью и жгучему
