Дж. Уорд - Восторг
В конечном итоге, она решила передать статью всей жизни другому журналисту по двум причинам: во-первых, она любила свою собственную жизнь слишком сильно, чтобы рискнуть возможным возмездием. И, во-вторых, если она опубликует информацию под своим авторством, то, значит, она использовала Матиаса, что он был для нее всего лишь источником информации, что она помогла ему не по доброте душевной, но потому, что расследовала историю.
В том же духе он передал ей информацию, дабы доказать, что он был искренен… она передала ее другому, так, чтобы никто никогда не смог заявить, что она не любила его.
Не то, чтобы кто-то о нем знал.
В принципе. Не было ни одного упоминания о его смерти… и тела. Когда она вернулась к гаражу посреди ее семидесятидвухчасового периода умопомрачения, она наткнулась лишь на место преступления, вокруг которого снова поднялась шумиха.
Исчезло, все исчезло. Транспорт, личные вещи, все признаки проживания.
Джим Херон и его друг исчезли.
Конец следа.
Это было странно… она снова начала спать в ту ночь, когда вернулась из поездки
на Манхэттен, после встречи с Питером. Так она узнала, что правильно поступила с той флэшкой…
Она не ожидала, что еще раз услышит о нем.
Но потом, за три дня до раскрытия истории, он позвонил ей, чтобы сказать, что огромная статья готовится к печати… и предложить ей работу. Он сказал, что хочет видеть кого-то с ее цепкостью и фокусом в роли подчиненного… на этом она прервала его, объясняя, что источник передал ей файлы в таком состоянии; она ничего не сделала, чтобы собрать их, упорядочить, оформить информацию.
– Но ты добралась до источника, не так ли?
Ну, да. И в процессе разбила себе сердце.
В конечном итоге, она приняла предложение. Она же не дура… и была готова вернуться к тяжелому труду и сверхурочным. Может, это поможет справиться с болью…
Боже, она скучала по Матиасу.
Или, скорее тому, что могло быть у них.
Потому, что он сказал ей правду. Относительно всего.
Заехав на подъездную дорожку к дому мамы, она припарковала Фи-фи за U-Haul и не стала поднимать окно, потому что день был ясным, без дождя в перспективе.
Она съела свой сэндвич за кухонным столом, выпила имбирного эля и вытерла все на случай, если мама решит раньше вернуться с кэмпинга на Озере Джордж.
Кушетка?
Почему бы и нет... спасибо великодушное.
Выходя на уложенную плиткой террасу, она раскрыла раздвижные двери и ощутила приток тепла. Было семьдесят пять[165] на солнце, в воздухе пахло свежестриженной травой, потому что газонокосильщик приходил этим утром.
Кушетка была до идеального мягкой и удобной, Мэлс легла на нее и, взяв плед, использовала по назначению, натянув на ноги. Откинувшись назад, она перевела взгляд на цветы в горшках, кресло-качалку и массивное кресло с подлокотниками в углу. Все такое знакомое, такое безопасное.
Она не поняла, когда закрыла глаза и заснула… но спустя некоторое время ее разбудил странный шум. Царапанье.
Резко просыпаясь, она оторвала голову от подушек. По другую сторону москитной сетки была маленькая дворняжка, ее мех торчал под различными углами, голова была наклонена, а глаза под мохнатыми бровями – добрыми.
Мэлс села.
– Хэй… привет.
Животное снова заскребло лапой, но аккуратно, будто боялось повредить сетку.
– Эм… боюсь, здесь собаки не живут. – Они никогда не заводили животных. – Ты потерялся?
Она думала, что пес отбежит, когда она подойдет ближе, но он остался на полу, опустил пятую точку на землю, будто так было вежливо.
Когда Мэлс отодвинула сетку, он заскочил внутрь и обежал вокруг ее ног.
Наклонившись, она попыталась найти на нем ошейник, бирку, что-нибудь…
– Привет.
Мэлс замерла.
А потом повернулась к дверце с сеткой так быстро, что упала.
Между дверными косяками, в лучах солнца стоял… Матиас.
Мэлс с силой ухватила себя за шею, дыша с трудом.
Он поднял руку.
– Я… э… да. Привет.
Он бормотал, и Мэлс решила, что это, наконец, произошло. Вместо улучшения, ее мозг окончательно оторвался от реальности…
Секундочку, это, должно быть, сон.
Верно? Всего лишь сон… она заснула на кушетке, и ей привиделось то, что – как она хотела – могло быть реальностью.
Его голос звучал таким идеальным для ее слуха:
– Знаю, я сказал, что не вернусь, но подумал, может, сейчас, когда история опубликована, ты захочешь увидеть меня.
– Ты умер.
– Нет. – Он поднял ногу, будто собирался сделать шаг, но потом остановился. – Я могу войти?
Она ошеломленно кивнула… но разве ответ мог быть другим?
И во сне он был таким же, как и всегда, высокий, напряженный, с суровым лицом. Но он не хромал, его глаза и шрамы не изменились с момента их последней встречи.
После того, как тот ангел забрал их у Матиаса.
Матиас прислонился к косяку.
– Я удивился, что ты передала информацию кому-то другому.
Ну, вот неожиданность, ее подсознание придерживалось реальных событий.
– Так было правильно. Безопаснее.
– Да, я…
– Я люблю тебя. – Сейчас настала его очередь дернуться от шока. – Прости, но я должна сказать тебе. Я скоро очнусь от этого сна и буду винить себя, если не скажу тебе эти слова, хотя бы раз. Даже если все это – в моих снах.
Его глаза резко закрылись, будто он принял физический удар.
– Я знаю, что ангел сделал с тобой, – объяснила она – Я в курсе – о твоем зрении и прочем. Поэтому я верю, что ты не солгал мне об этом. И о своих чувствах. И, чтобы быть честной, только это помогло мне пережить произошедшее.
Наконец его веки поднялись.
– Это не сон.
– Конечно же сон.
– Я жив, Мэлс. Я здесь насовсем.
– Ага. – Что он еще скажет в ее самодельной реальности? – Я просто хочу, чтобы ты знал, я понимаю, почему ты сделал то, что сделал. И я на самом деле рада, что ты выступил с той информацией о спецподразделении. Ты поступил правильно… закончил все в нужном ключе. Значит, ты не мог отправиться в Ад. Ведь так?
Матиас подошел к ней, опустился на колени на ярко-зеленый коврик «Эстро Тэф»[166], которому полагалось выглядеть как участок травы посреди каменной плиты.
– Это не сон. – Он протянул дрожащую руку и прикоснулся к ее лицу. – Поверь мне.
– Именно это я и хотела, чтобы ты сказал, – пробормотала она, схватив его запястье, удерживая на месте. – О, Боже…
Мэлс вдыхала его запах, и сердце болело так сильно, было невыносимо… потому, что она понимала, что скоро проснется, и все кончится, она вернется в мир, где будет до ужаса скучать по нему, где слова, которые нужно было сказать, не были произнесены вслух, где то, что могло случиться, никогда не произойдет.
