Похищение феи. Ночной и недоброй! (СИ) - Мартиша Риш
— Почему? — подошла я к барону чуть ближе. Джинн стремительно отодвинулся в сторону.
— Такова традиция. Дракон, обретая жену, становится затворником на какое-то время. Пока не сможет унять своих чувств. Я могу растерзать всех, кто покажется мне опасным для благополучия тебя и нашего гнездышка, дорогая.
— Ты шутишь?
— Конечно, шучу, — притягивает Людовик меня к себе, обнимает и гладит, — Скоро наступит ночь, я уже отдал все распоряжения слугам. Ступай в свои комнаты, девушки помогут тебе обрядиться в брачный наряд.
— Можно я пойду с мамой? — фырчит Джошуа, и я торопливо глажу ребенка по голове.
— Нет, нельзя. Это женское дело. Тебя ждут подарки в твоей собственной спальне. Будь осторожней с браслетом, Клаус поможет его надеть. Это наш, родовой, отмеченный гербом.
— Папа? — ахает изумлённо ребенок.
— Я хочу, чтоб все видели, каким чудесным зверем ты стал. Только не распахивай при гостях крыльев, они ещё немного не доросли до приличных размеров. Зато у тебя изумительный хвост.
— Договорились, — устремляется к замку ребенок. Я немного медлю, разрывать объятия совершенно не хочется, тем более первой.
— Встретимся в храме, — улыбается муж, и я ухожу.
В покоях десяток служанок и домовая. При моем появлении смолкают все голоса, девушки опускают головы и только Мария Федоровна улыбается лукаво.
— Идём скорее, что покажу. Гад твой крылатый ещё днём расстарался.
Мы проходим в самую большую из комнат этой части замка. Нет здесь платья. Только зеркало во всю стену.
— Скидывай вещи. Девицы тебя обрядят, сама всё увидишь.
Раздеваюсь и тут же оказываюсь в вихре бережных рук. Мне сплетают прическу, надевают на голову тонкий венец, украшенный драгоценными самоцветами. Белье из тончайших кружев облегает кожу. Чулки, туфельки. Наконец, вносят платье.
Оно кажется нереальным. Узкий корсет, длинный подол, шлейф, который не помещается в комнате. Нет, это не шлейф. Это за моим платьем летит искрящаяся голубоватая дымка.
Само платье сшито из сотен пластин перламутра. Они лёгкие, мягкие на ощупь и светятся, переливаясь.
— Это перья одной очень редкой птицы. Их собирают в горах по одной штуке в самом начале весны, — говорит домовая, помогая одеться.
— Никогда бы не подумала. Красивые птички, наверное?
— Взгляни на себя в зеркало. Такой ты будешь одну единственную ночь в целой жизни. Больше ящер никогда не допустит, чтобы ты надела подобное. А птички смотрятся обыкновенно, как лысые куры, которых из печи только достали.
— Как кто? — поднимаю я глаза на свое отражение и замираю.
Платья нет на мне. Есть только искрящаяся невесомая дымка. Под ней совершенно не видно обнаженного тела, но и изгибов фигуры она не пытается скрыть. Сияние перетекает над кожей, парит и искрится. Я кажусь себе обнаженной, одетой только в драгоценные украшения, и в то же время я совершенно точно одета. Вот же платье на мне!
— Дракон хочет тобой гордиться. Так велит традиция.
— Я не могу в этом выйти! Там будет мой сын!
— Мальчик ничего не заметит, мал ещё. Для него платье станет выглядеть перламутровым, почти обычным, только что очень красивым.
— А остальные гости?
— Остальные увидят.
— Можно я пойду в чем-то другом?
— И давно ты стала стеснительной? Кто в мини юбках домой приходил? Ничего лишнего не видно.
— Но!
— Делай, как будущий муж велит. Он знает, что делает. По крайней мере, я на это очень рассчитываю.
— Почему?
— Потому что за такую жену как ты и на битву вызвать не грех. А джиннов он почти всех куда-то отправил, гадюкин сын! — поправляет домовая мне пряди в высокой причёске. Длинные серьги чуть путаются в волосах.
Девушки вновь склоняют головы, расступаются, образуя живой коридор, и осторожно выводят меня наружу. Здесь темно. Нет людей, нет звуков, смолкли голоса птах. Пахнет железом и серой.
— Вся знать собралась. Все драконы этого мира.
— Мне страшно.
— Так в первый раз замуж выходишь.
— Во второй.
— Не путай меня. То была репетиция, а не брак. Ты вообще все любишь испытывать заранее. Первую брачную ночь и то отрепетировала.
— Мария Федоровна!
— Цыц. Нам вроде туда.
Дорога под ногами застелена пушистым ковром, он брошен прямо на землю. Впереди нас возникает Клаус. Он несет в лапах факел. Дымное пламя лишь немного освещает мой путь.
Впереди каменный зал. Двери распахнуты настежь. Мы подходим ближе, и от стены отделяется тень. Я успеваю лишь взвизгнуть. Крылья тут же распахиваются сзади, предлагая улететь от опасности.
— Невеста, — склоняет голову мой жених и крепко берет меня под руку, будто боится, что я могу убежать. И ведь это, практически, правда.
— Напугал. Уф. Где Джошуа?
— Наш сын уже в храме.
— Там темно, — жмусь я к горячему плечу.
— Доверься мне. Сейчас зажгут факелы.
Мы входим внутрь. Здесь царит темнота. Живая, дышащая, смотрящая на нас янтарными змеиными взглядами. Один за другим зажигаются факелы.
Весь огромный зал полон драконов, и все они смотрят на нас. Зависть, злоба, одобрение, — чувства не скрыть на одетых в броню из шипов мордах.
Людовик надел на себя боевой доспех, лёгкий, как я понимаю.
Сталь нагрудника звенит, задевая за пояс. Сбоку у него висит меч. И мне до ужаса страшно. Оглядываюсь, чтоб взглянуть на лица служанок, на Марию Федоровну, но позади нас никого нет. И двери закрыты. Как же я сейчас до ужаса боюсь.
Медленно мы проходим между гостей, мимо их ощеренных морд. Людовик суров и надменен.
Впереди небольшой постамент и хрустальная чаша на нем.
— Просто опусти ладошку на дно и попытайся ухватить пальцами рыбку. Выловишь, хорошо. Нет, так и не страшно, — тихо говорит муж. К серебристой чаше мы подошли вместе. Она полна синей, непрозрачной воды. О каких рыбках вообще идёт речь?
Барон опускает туда руку первым. Я мельком отмечаю, как ходуном ходят мои дрожащие пальцы. И чтоб скрыть это, опускаю руку в жидкость следом за ним.
Тепло охватывает ладонь, поднимается вверх к запястью. Острые иголочки не больно покалывают кожу.
Никаких рыбок тут нет. Трогаю пальцами стены сосуда, провожу рукой рядом с дном. Нет ничего. Наконец просто делаю круговое движение, будто пытаюсь перемешать жидкость. Боль пронзает все пальцы. Выдергиваю руку скорей из воды.
Гости взревели, глядя на меня неотрывно. Я смотрю на свои пальцы и тоже недоумеваю. Пять разноцветных рыбок вцепились раскрытыми пастями каждая в свой палец. Даже на мизинце одна висит. И в ладонь тоже рыбка вцепилась.
— Сними с меня это! Людовик.
— Сейчас, — вынимает он из воды толстую жирную рыбину и кладет на алтарь. Там же не было такой. Да что рыбина, я и руки
