Очень древнее Зло - Екатерина Лесина
— Сейчас, — Теттенике поднялась. — Он ошибся. В ритуале поручителем может быть лишь пара…
— Эй, ты серьезно?
Она также, с закрытыми глазами, двигаясь легко, будто точно знала, куда идет, подошла к степняку, чтобы обнять его.
— Быстрее. Если им не хватит сил, все уйдут.
— Твою ж… — Летиция поднялась со стоном. — Когда это закончится… хочу опять быть дурой… сидишь себе, наряды выбираешь, мушки на лицо клеишь и думаешь о грядущем счастье…
Она положила руки на плечи Яра.
И Мудрослава тоже поднялась. Нет, замуж… может, еще обойдется как-нибудь. Все-таки в предсказаниях не хватало точности.
— Этот — мой, — решительно заявила Ариция.
— Я не…
— Брун! Или перебираешь, или помрем все… будет обидно. Мир-то спасли. Осталось только замуж выйти.
— Я не хочу!
— А кто хочет-то? — Мудрослава осторожно коснулась белой брони. — Но… предсказания, они же не всегда сбываются.
Улыбку Теттенике спрятала за спиной своего степняка.
Вот что-то она недоговорила, однако.
Точно не договорила.
Теттенике осторожно коснулась нитей.
Да, так определенно будет хорошо… все равно в конечном итоге так бы и вышло, просто времени потратили бы больше.
И ошибки.
Сожаления.
А так… золотая сеть задрожала и изменилась, чтобы в следующее мгновенье вывернуться из пальцев. Больно. И жаром окатило с ног до головы, а потом жар ушел, унося с собою пламя.
Дар…
Что ж, цену она знала. Наверное, в этом тоже есть свое преимущество — не знать того, что случится. Главное Теттенике видела и…
И все будет хорошо.
Теперь — совершенно точно.
Глава 51 Где речь заходит о дороге домой
«И встала тогда дева пред ними, тиха и скромна, и обратилась она к злодеям с молитвою и словами добрыми, увещевая свернуть с пути неправедного. Слушали её люди, и в душах их пробуждался свет. А потому, как смолкла она, стали опускаться злодеи на колени, моля об одном — помочь им очистить сердца от былой скверны»
«Сто двадцать три чуда святой Еустафии, свидетельствующие о величии Пресветлых Сестер»
Дэр Гроббе вытер пот со лба и пнул тварь, которая еще слабо шевелила лапами. Лап у твари было много, длинных, суставчатых, а вот голова, к счастью, одна. Она-то и лежала в стороночке, только жвалы слегка подергивались. Да в зеленых выпуклых глазах виделся укор.
— Готово, — произнес брат Янош, мечом своим разделяя чешуйчатое тело на две неравные части. — Ишь ты… погани тут… понабралось.
— Ничего, — дэр Гроббе огляделся. — Теперь-то поголовье подсократили.
Сунув пальцы в рот, он свистнул, сзывая остальных.
И откуда-то сверху, с каменного портика скатился Брав, причем умудряясь одной рукой мешок придерживать. Мешок раздулся, намекая, что прогулка была удачною.
— Остальные где? — дэр Гроббе потыкал клинком тварь, которая подыхала как-то медленно, без особого энтузиазма.
— Так… там… разбрелись, — отвечал Брав, мешок потряхивая. В нем что-то шелестело, и звук заставлял насторожиться.
— Твою мать! — с упреком произнес попугай, переминаясь с ноги на ногу. И вытянув шею, попытался в мешок заглянуть. — Мать твою?
— Да чешуя… наткнулись на златошустов. Крупных! Я таких в жизни не видывал! А чешуя во! — Брав вытряхнул из мешка пару чешуек, каждая — размером с ладонь. И цвета насыщенного, темного, стало быть, тварь в самой силе. — Шин второго обдирает. Если сдать, то выйдет получше, чем побрякушки. Чай, они-то теперь никуда не денутся.
— Эх, а божий же человек… — покачал головой брат Янош с укором.
— Так я же ж… я же ж меру знаю! Вона, в дома не лезу…
…в доме остались трое, из тех, которые пожелали убедиться, что дома не разграблены.
— Ладхемцы вона подошли к одному, а там такая тварюка… еле отбились. Островитяне от дело знают, толковые ребята. Степняки дальше пробиваются. Хотят в обход пойти. И вироссцы с ними.
Брав запихал чешуйки в мешок.
— А я так думаю, к кораблям возвращаться надо. Помочь мы ничем тут… особо ничем… ну а если хозяин живым будет, то и сам воротится.
В этом имелся смысл. Но дэр Гроббе покачал головой.
— Собери наших. Если раненые есть, то пусть возвращаются. И в сопровождение. Можешь сам, можешь Антонио поставить…
— А он поставится, — проворчал Брав.
— Тогда Большого Дука. Мы снова попробуем, — дэр Гроббе поднялся и переступил через тушу твари. Чуть дальше лежала другая, похожая на косматую доску, но с длинными щупальцами, которые и успели дотянуться.
Щит вон проплавили.
— Может, сейчас и выйдет… — он поглядел на солнце и ничего больше не сказал.
Площадь была рядом.
Как туман случился, а потом то ли порох рванул где-то, то ли просто бахнуло, само по себе, то и эта площадь снова наизнанку вывернулась будто. И очутились они где-то. А где?
Подумать не вышло.
Сразу, почитай, тварь какая-то с ревом поднялась из-под развалин.
А там и прочие поперли, одна другой жутчее.
Пришлось поработать. Давненько так не случалось выкладываться. Ну да оно того стоит… если получится. А нет, то и помирать веселей, когда при деле.
Правда, помирать дэр Гроббе не собирался вовсе. И потому, оглянувшись — темнела кровь тварей, то тут, то там что-то еще шевелилось, но уже так, без угрозы — закинул на плечо клинок.
Брав вздохнул.
И сказал:
— Я с вами, ежели чего…
— Мешок оставь.
— Так… попрут еще.
— Кто?
— Кто ж его знает. Город мертвый, мертвый, а поглянь, сколько живности туточки…
Спорить дэр Гроббе не стал. Брав — мужик битый, сам знает, что делает. И мешок свой, коль по-настоящему жареным запахнет, скинет без напоминаний.
— Ох ты ж, грехи мои тяжкие, — простонал брат Янош, разгибая спину. — Староват я уже для таких подвигов… вот молодой был, это да… эх, и погулял…
— Чего в Орден-то поперся?
Под ногами хрустели кости и камни, и нельзя было сказать, чего больше. Впрочем, и то, и другое дэра Гроббе не впечатляло.
Видал он развалины и поразвалинестей.
— Так… вестимо чего… папенька женить решил. Старшего сперва. Потом среднего. Ну а там уже и до меня черед дошел. И ладно бы… им-то жены ничего подобрал. Ясное дело, что при приданом, при родне правильной, но и собой хороши были. А моя-то… до сих пор вздрагиваю, если приснится вдруг.
Где-то выше, на крыше или стене, мелькнула тень.
Мелькнула и сгинула.
Разумная.
— И главное, у нее ж не только физия. У неё же ж и норов такой. Как встретила, так и заявила. Мол, погулял свое, а теперь быть тебе, Янош, примерным семьянином. Я на попятную, а отец ни