Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света
Тьяго не давил. Он остановился и изучал ее. Кару знала, как выглядела сейчас: бледная и мрачная, исхудавшая. Ее ключицы были слишком острые, коса в полном беспорядке, а черные глаза блестели усталостью. Тьяго вглядывался в них.
— В порядке? — скептически повторил он. — Даже здесь? Он провел своими пальцами по ее предплечьям, и она пожала плечами, сожалея о том, что не была одета во что-то с рукавами. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее ушибы, и он — меньше всего, потому что он заставил ее чувствовать себя уязвимой.
— Я в полном порядке, — сказала она.
— Ты попросишь о помощи, не так ли, если тебе она понадобится? В конце концов, у тебя должен быть помощник.
— Мне он не нужен.
— Нет никакой слабости в том, чтобы попросить о помощи, — он сделал паузу, а потом добавил. — Даже Бримстоун нуждался в помощи.
Возможно, он бы добрался до ее груди и захватил ее сердце.
Бримстоун. Да, ему помогали, включая и ее. И все же, где она была, когда его пытали, избивали и жгли. Что она делала, когда его убийцы-ангелы стояли на страже его обожженных останков и обеспечили его исчезновение?
Исса, Язри, Твига, каждая душа в Лораменди. Где была она, когда их души задремали, подобно воздушным змеям, взмыли ввысь, и, исчезнув в небе, прекратили существовать?
«Они мертвы, Кару. Слишком поздно. Они все мертвы».
Те слова, месяц назад в Марракеше, разрушили в одну секунду счастье Кару. Всего какую-то минуту назад они с Акивой держали косточку и сломали ее, а ее жизнь, в качестве Мадригал, все те воспоминания, что Бримстоун так бережно хранил — тут же вернулись к ней. Она смогла ощутить жжение в затылке, когда ее голова упала, после того, как палач занес и опустил свой клинок, и истошный вопль Акивы, в котором явственно чувствовалось, как разрывается его душа, как будто эхо той боли было также поймано в ловушку косточки.
Восемнадцать лет назад она умерла. Бримстоун втайне воскресил ее, и она прожила эту человеческую жизнь, не зная о той, которую прожила до этого. Все вернулось к ней в Марракеше, и она пробудилась, присоединяя все забытое к своей настоящей жизни, обнаружив себя со сломанной косточкой желаний в руке и удивленным Акивой перед ней.
Самым удивительным было то, что они нашли друг друга, даже через миры и жизни. В тот чистый и яркий момент своей жизни, Кару познала радость.
Эти слова Акива сказал в конце — с очень глубоким стыдом и горем.
«Они все мертвы».
Она не верила в это. Ее разум просто даже не допускал такой возможности.
Следуя за изувеченным ангелом Разгатом с небес Земли в небеса Эретца, она цеплялась за надежду, что это не так, не могло быть так, как сказал Акива. Но, когда она нашла город, а ... города никакого больше не было. Она все еще никак не могла примириться в душе с увиденной разрухой. И здесь она когда-то жила? Здесь жили миллионы химер? А что теперь? Разгат, мерзкая тварь, рассмеялся от представшего перед ними вида города; это было последним, что она запомнила о нем. С этого момента, она была, словно в тумане и не могла вспомнить, как они расстались, и где.
Все, что она понимала в тот момент — это крушение Лораменди. Этот почерневший ландшафт заставил почувствовать Кару нечто такое, что она прежде не испытывала: пустота, столь глубокая, что сама атмосфера, казалось, истончилась, как будто ее соскребли или скальпировали, словно шкуру животного, которую потом растянули и дубили до тех пор, пока та не стала мягкой.
То, что она чувствовала, было полным опустошением души.
— Уже слишком поздно.
Она потом не могла припомнить, как долго бродила по руинам. Она была потрясена. Над ней довлели воспоминания. Ее жизнь в качестве Мадригал окутывала ее саму, будучи Кару, и это было чревато смертью, потерей, и в самой сути ее ошеломляющего горя было знание того, что она позволила себе это. Она любила врага и спасла его. Она освободила его.
А он сотворил такое.
Горькое, горькое, это опустошение ангелов.
Когда голос расколол тишину, она обернулась, ее лезвия в виде полумесяцев тут же оказались в руках с желанием заставить ангелов истекать кровью. Если бы это был Акива, там, в руинах, она бы не спасла снова ему жизнь. Но это был не он, и вообще не серафим.
Это был Тьяго.
— Ты, — сказал он, с чем-то, похожим на удивление: — Это на самом деле ты?
Кару даже не могла говорить. Белый Волк осмотрел ее с головы до ног, и она отшатнулась. Ее воспоминания сожжены. Внутри ее живота, словно клубок змей, всколыхнулось отвращение, и изнутри, с мертвым шоком, она осветилась яростью — на всю вселенную, на эту новую жестокость. На него, за то, что он единственный остался в живых.
Из всех возможных душ, выживших в бойне: ее собственный убийца.
15
СЛОМЛЕННЫЙ
Она должна была знать, что той ночью, очень давно, в другой жизни, в другом теле, за ней следили, но наслаждение притупило ее осторожность.
Она была Мадригал из Кирина. Она была влюблена. Она была в объятиях огромной, дерзкой мечты. За месяц тайных ночных встреч, она улетала в темноту храма Эллай, где ждал ее, беспокоясь, Акива со своей любовью, в пылу страсти. Она старалась переделать их мир. Она всегда наслаждалась моментом прилета — как она впервые увидела его лицо, поднятое вверх, пока она скользила вниз сквозь купола поминальных деревьев, и как он, видя ее, загорался в ответ. Эту картину она будет хранить в памяти все дальнейшие дни: совершенное золотистое лицо Акивы, освещенное изумлением и восторгом. Он протянул руку, чтобы опустить ее вниз. Его руки скользнули вверх по ее ногам, пока она опускалась, добрались до бедер и прижали ее прямо в воздухе так, что их губы встретились прежде, чем ее копыта коснулись земли.
Она рассмеялась, не отрывая губ. Ее крылья все еще были открыты за спиной, словно огромный темный веер. Он опустился на пол, ложась на мох, она же осталась поверх него. Они были легкомысленны и голодны друг до друга. Они занимались любовью в самом центре рощи под взглядом ярких птичек — евангелинов, чья ночная симфония стала их музыкой.
Под взглядом тех, кто следовал за Мадригал от самого города.
Потом ей было больно, когда она поняла, что за ними наблюдали. Они ждали и наблюдали, не довольствуясь лишь предательскими поцелуями. Им нужно было подтверждение более вопиющего преступления — они смотрели на все, что происходит и слушали, о чем они будут говорить позже.
И чем же они были вознаграждены?
Влюбленные лениво поплелись в маленький храм, где они пили из священного источника и ели хлеб и фрукты, которые принесла Мадригал. Они тренировались в магии. Акива учил Мадригал невидимому гламуру. Она могла управлять им только мгновение, но и для этого требовалось большее количество боли, чем она могла выдержать. В храме она мерцала: то появлялась, то исчезала.
