Хилари Дафф - Эликсир
Свобода. Минимум, на целый час. Я пробежала до конца улицы, пока не удостоверилась, что за мной никто не гонится, и осторожно свернула в аллею, ведущую к давно закрытому городскому театру Мой пианист уже ждал меня здесь, и все во мне застыло и вновь оттаяло для жизни, пока я бегом преодолевала последние метры, чтобы броситься к нему на грудь и покрыть его лицо страстными поцелуями.
— Я не могу видеть тебя с ним, Делия, — выдохнул он, едва отодвинувшись и пронзая меня своим глубоким взглядом. — Давай убежим вместе. Мы отправимся в Голливуд. Ты ведь всегда мечтала сниматься в кино.
— Все хотят сниматься в кино, — я покраснела и отвела взгляд.
— Ты не все. У тебя талант. И даже больше. Ты умеешь увлечь публику так, что она не в силах оторвать от тебя взгляд!
— Я увлекаю публику в баре размером со шкаф. В такой тесноте просто больше некуда смотреть.
— Хотелось бы мне, чтобы ты могла видеть себя моими глазами! — вздохнул он, нежно поднимая мое лицо за подбородок, чтобы наши глаза встретились. — Ты понятия не имеешь, насколько ты особенная. Ты могла бы добиться всего, о чем мечтаешь. Мы оба могли бы…
От его слов у меня мурашки побежали по коже, и на секунду я поверила ему. Я прямо видела это: вот мы вдвоем бежим, снимаем маленькую квартирку, выступаем вдвоем в небольших барах и кабаре, пока к нам не приходят настоящие слава и успех…
Однако этим мечтам никогда не суждено осуществиться. У меня только одна дорожка.
— Я никогда не смогу уехать отсюда, — сказала я. — Эдди меня убьет
— По-твоему, я не в состоянии тебя защитить?! Я за тебя умру, Оливия.
— Оливия? — я дернулась, как будто получила пощечину.
— Делия! — запоздало поправился он. Он протянул руку, но я отшатнулась.
— Это уже не в первый раз! Кто она, твоя жена?
Его лицо потемнело, пока он собирался с мыслями, чтобы ответить.
— Нет, не жена. Я рассказывал тебе, что с ней случилось… Это было просто… — он сосредоточенно хмурился, стараясь найти нужные слова, но так ничего и не придумал. — Это было очень давно. Прости, Делия. Пожалуйста… Просто посмотри на меня!
Я понимала, что потеряю последние остатки самообладания, если посмотрю на него, но сопротивляться не могла. Я утонула в его глазах и увидела в них горе и боль, но он не лгал мне. Он говорил правду, и эта правда была еще страшнее, чем он мог описать.
— Понятия не имею, что она с тобой сделала, — я вздохнула, возвращаясь к нему в объятья, — но если только я увижу эту девушку, я убью ее.
Он не ответил. Он лишь грустно улыбнулся и погладил меня по моей щеке так, словно старался навсегда запомнить мой облик. Все похолодело во мне, когда он наклонился и поцеловал меня…
Я резко села, ничего не соображая и не понимая. Телевизор сообщал мне подробности приготовления жаркого из индейки, и реальность наконец ворвалась в мой сон. Моя кровать. Сеть пищевых товаров.
Схватив пульт, я выключила телевизор. Да, это был самый настоящий сон, хотя он и вызывал ощущение полной реальности. И этот парень, пианист — это же был человек с моих снимков! Я все еще чувствовала прикосновение его губ, и я как будто узнавала это ощущение. Какая-то часть меня изнывала от желания снова вернуться в сон, но солнечный свет, лившийся в окно, окончательно развеял надежды опять забыться.
Вместо этого я включила компьютер и оживила монитор. Да, вот он, смотрит прямо на меня. Это было то самое изображение, которое напугало меня прошлым вечером, однако сейчас я не испытывала ни капли страха. И увеличила картинку, чтобы лучше рассмотреть его глаза.
«Хотелось бы мне, чтобы ты могла видеть себя моими глазами», — сказал он мне во сне, и теперь я глубже и глубже всматривалась в эти темные магнетические глаза, как будто действительно могла увидеть там саму себя…
Пока меня не пробрал нервный хохот. Да что со мной такое? Уж не заразилась ли я от Райны? Один яркий сон — и я уже живу фантазиями.
Так, вернемся в реальность: сны — одна из возможностей для нашего мозга разобраться с проблемами, нерешенными наяву. Образ странного преследователя наверняка напугал меня, и мой мозг превратил его в любовника и поместил в обстановку бурных двадцатых, чтобы сделать менее пугающим. И это сработало: больше я уже не боялась его, и это означало, что теперь можно начать исследовать снимки более рационально.
Для начала мне предстоит исключить все паранормальное. В этом я больше похожа на маму. Папа, хотя и был ученым, любил поговорить о явлениях «за пределами человеческого разума». Больше того: он спонсировал несколько самых дичайших исследований по поиску Источника вечной молодости, или Целительных пещер, или неизвестных науке древних существ, якобы обитающих на нашей планете и готовых открыть нам тайну вечной жизни.
Правда, благодаря всем этим проектам папе удалось наткнуться на несколько действительно серьезных археологических открытий. Однако когда апологеты Нью-Эйджа принялись рассуждать в Интернете об их космическом, трансцедентальном значении для планеты, мы с мамой просто отдалились от всего этого. Мы обе знали правду: нет никакой чепухи «за пределами человеческого разума». Имея достаточно информации, можно получить вполне разумное объяснение для всего в этом мире. Изображения на моих снимках кажутся невозможными, но только потому, что я не располагаю необходимой информацией, способной объяснить их… пока.
Я чуть не подскочила на месте, услышав шаги внизу, но тут же успокоилась. Это пришла Пири. На протяжении многих лет она с успехом исполняла роль слегка рехнувшейся венгерской бабули, пичкая меня в равных пропорциях суперкалорийными народными лакомствами (штрудели и торты) и не менее «калорийными» предрассудками и суевериями (когда навещаешь младенца, непременно присядь, не то унесешь с собой его сны!). Мы с мамой в ответ на это лишь закатывали глаза, но папа с завидной всеядностью поглощал все это, записывая все поверья и сохраняя их в кабинете, чтобы включить в свой каталог для сравнения старинного и современного мифотворчества.
С того дня, как папа пропал, я старалась проводить в обществе Пири как можно меньше времени. Возможно, это покажется абсурдом, но внешне она переживала его исчезновение гораздо тяжелее, чем мы с мамой. Она горестно качала головой всякий раз, стоило ей прикоснуться к какой-то его вещи, глаза наполнялись слезами, а от тяжких вздохов содрогался весь дом. Временами это откровенное переживание горя, которое мы с мамой старались держать внутри себя, злило меня. Хотя, в основном, мне удавалось сделать вид, что я ничего не замечаю. Я просто старалась не попадаться ей на пути.
