Дикая любовь - Лесана Мун
Следующим ест и пьет Чуа. За ним еще двое охотников. Когда очередь доходит до меня, я едва справляюсь с чувством тошноты. Смотрю жалобными глазами на Ниту.
- Ешь! - Говорит она совершенно безапелляционно.
Я понимаю, если сейчас начну что-то говорить, или противится их обряду, навсегда стану изгоем среди своих одноплеменников. Подобного они не простят. Поэтому дрожащей рукой беру самый тоненький и маленький кусочек мяса из оставшихся и подношу ко рту. Сглатываю горькую слюну и на долю секунды застываю, держа «угощение» перед губами, не решаясь все-таки его съесть. И тут я с удивлением слышу легкий запах специй от мяса. Перевожу взгляд с кусочка на Ниту, она кивает, едва заметно улыбаясь. Облегченно выдохнув, бесстрашно закидываю мясо в рот и усердно жую. Карпаччо (итальянское блюдо из мяса или рыбы, нарезанное тонкими, почти прозрачными кусочками, и замаринованное в масле, лимонном соке, уксусе, смеси перцев). На индейский манер, конечно, но тоже неплохо, хотя бы можно есть, хоть и с трудом.
Расхрабрившись, тяну руку к кубку. Но Нита уводит посуду в сторону.
- Женщинам не положено пить эликсир жизни. Но мы способны его впитать через кожу. Кто из охотников желает начертать руны на лице Мизу?
- Я! – раздается одновременно два голоса.
Поворачиваюсь. Чуа и Одэкота. Пожалуйста, только не Чуа!
Глава 5
- Одэкота, помоги Мизу, - говорит Нита, а я выдыхаю с облегчением, успев заметить, как раздосадовано скрипит зубами Чуа.
Мужчина подходит ко мне, держа в руках кубок. Сначала он поднимает руку и шершавыми пальцами заправляет мои волосы за уши, чтобы не падали на лицо. При этом индеец слегка улыбается, ободряюще. И я расслабляюсь, улыбнувшись ему в ответ. Потом Одэкота макает указательный палец в кубок. И что-то рисует мне на лбу. Сначала круг, а потом горизонтальную полоску, пересекающую его и точку в верхней половине круга. В общем-то, неплохо. Я готовилась к тому, что меня будет тошнить при мысли о том, ЧЕМ мажут мою кожу, но нет, если отрешиться от всего и сосредоточиться исключительно на лице Одэкота и его шоколадных глазах с золотистыми искорками, то вполне терпимо.
Затем индеец проводит длинную линию с моего лба по носу и вниз к губам. Тут он останавливается. И касается моего рта очень нежно, самыми кончиками пальцев, ничего на нем не рисуя, потом спускает полосу на мой подбородок и по шее вниз до ямки между ключицами. Тут его пальцы чуть вздрагивают и отодвигаются. Поднимаю глаза и встречаюсь с широкими черными зрачками мужчины. Ой-ой. Я знаю такой взгляд. И сейчас он мне совершенно ни к чему, поэтому я снова опускаю глаза куда-то на уровень шеи Одэкота и смотрю только туда.
Мужчина отходит, и тут же раздаются приветственные крики одноплеменников.
- А теперь все берите угощение! – говорит Нита, и дважды просить ее никто не заставляет.
Первыми к кострам бросаются дети. Малышам наливают бульон, тем, кто постарше – дают куски мяса. Потом идут старики. Большинство берет суп из медвежатины с отдельными зернами какой-то крупы и травами. Потом настает черед мужчин. Ну, и понятное дело, самыми последними идут женщины. Я переживаю и дергаюсь, уверенная, что все самое вкусное уже съели, но когда подхожу к кострам, вижу, что там еще полно угощения. Довольно улыбнувшись, беру себе суп. Хочется жиденького и горяченького в этот прохладный весенний вечер.
Взяв деревянную плошку, доверху наполненную супом, отхожу подальше от костров и усаживаюсь на одно из поваленных деревьев, служащих тут, как я понимаю, чем-то вроде скамьи. Первый же глоток бульона заставляет меня скривиться. Блин! Надо что-то решать с солью, потому что вкус блюд ну очень… натуральный. Впрочем, через несколько глотков, я втягиваюсь. Бульон густой, жирный, горячий, от него залипают губы и согреваются внутренности. Доев все до последней капли, я понимаю, что мяса мне уже не хочется. Так наелась, что меня клонит в сон.
А индейцы продолжают веселиться. Под барабанный бой на поляну выходят девушки и парни, начинают танцевать. Ну, как танцевать… скакать по кругу. Хотя… если присмотреться, то есть в их движениях определенная дикая грация. Плавные, какие-то скользящие повороты. А потом резкие и внезапные прыжки. Движения рук и ног, всего тела – сильные, умелые, выносливые. Смуглые тела, едва прикрытые одеждой, сияют золотом в неровном свете костров. Красиво. Засмотревшись на это буйство, которое тут называется танцами, пропускаю тот момент, когда возле меня кто-то садится.
- Почему ты не танцуешь? – спрашивает Одэкота.
- А ты почему? – задаю встречный вопрос.
- Этот танец для пары. Когда мужчине нравится женщина, он танцует для нее, чтобы она увидела, как хорошо он владеет своим телом. Если женщине нравится мужчина, она танцует для него, чтобы он увидел, как прекрасно ее тело и как оно готово к его любви.
Сижу, слушаю, радуясь, что мы далеко от костров и Одэкота не видит, каким жгучим багрянцем смущения налились не только мои щеки, но и шея с ушами.
- Ты не вышла танцевать, это значит, что ты еще не готова к любви? – вот, вроде бы и утверждает, но, в то же время, и спрашивает. Замолкает и ждет ответа.
Поднимаю глаза и сразу натыкаюсь на его внимательный взгляд.
- Ты все правильно понял. Я еще не готова… к любви.
- Я подожду, - отвечает уверенно.
- Чего? – спрашиваю удивленно.
- Когда ты будешь готова, - отвечает и тут же встает со ствола поваленного дерева, на котором мы так удобно сидели. – Я вижу, что ты устала. Если хочешь, я провожу тебя к вигваму.
- А как же праздник?
- Ты хочешь остаться?
- Нет…
- Значит, пошли, - и протягивает мне свою ладонь.
- Как она могла, Вэра? Я же ей доверилась, а она! Змея!
Сквозь сон слышу рыдания и вопли. Голос очень похож на Нова, поэтому я моментально просыпаюсь и сажусь на своей циновке, чтобы посмотреть, что вообще происходит. И с удивлением вижу, как заплаканная девочка, зло сверкнув в мою сторону глазами, выбегает из вигвама.
- Что случилось? – спрашиваю у Вэра.
- Глупая детская влюбленность случилась. И ты, - отвечает старшая сестра, помешивая что-то
