Серебряная Соколица (СИ) - Ксения Анатольевна Вавилова
— Еще лет шестьдесят назад, эти земли принадлежали Ханству, что правил свободными племенами кочевников. Империя, желая расширить власть, напала на восточных соседей и Мандагар пришёл в эти земли под видом спасителя. Выбив Империю, Мандагар не ушёл. Степь была ослаблена войной и разрознена, Великого Хана убили, а за ним и всех его сыновей. Осталась лишь дочь, моя бабушка. Ей пришлось согласиться на брак с дедушкой, младшим сыном тогдашнего Царя, чтобы остановить кровопролитие. С тех пор Верестаг принадлежит Мандагару, но это не значит, что Степь покорилась. Степняки — гордый народ, им не нравится, что их обычаями и культурой пренебрегают, пытаясь навязать веру в триединую церковь.
— Складно стелешь, Соколица, — вдруг раздалось над самым ухом.
Подпрыгнув от неожиданности, они обернулись. Старуха сидела в углу так тихо и неподвижно, что Ниоба всё это время принимала её за груду шкур и тряпья. Смерив их взглядом, старуха осталась довольна произведённым эффектом и продолжила шитьё. Говорила она на смеси мандагарского и имперского, глотая окончания и неправильно склоняя слова.
— Только забываешь упомянуть, что они губят народ, развращают, сбивают с Пути, — она покосилась на девушек. — Вот и ты, Серебряная Соколица, полжизни летала под чужим небом, чтобы вернуться на закате.
«У всех старух в какой-то момент от старости открывается третий глаз, и они начинают знать то, о чём им знать не положено?» — с раздражением подумала Ниоба.
— Как вы узнали?! — ахнула Тишина, ничуть не испугавшись странных речей полоумной бабки.
— Как не узнать? Батый решил вернуть кровь Великого Хана в Степь, обручившись с княжной, но та оказалась пуста. Она выросла в клетке, никогда не летала, её крылья подрезаны, а разум извращён. Она боится неба, и Степь отвергает её.
— На гербе Великого Хана, отца моей бабушки, был сокол, — пояснила Ниоба, с недоверием глядя на старуху. — А дедушку называли серебряным царевичем, он обнаружил серебро в Верестаге и организовал его добычу.
— Серебры её крылья, да обагрены они кровью.
«Что-то я уже не рада, что встретила людей, — подумала Ниоба. — Могли бы и дальше идти по степи. В конце концов, пращой набить дичи…»
Стадо возвращалось домой. Свистом и щелчками плетей мужчины загнали коров в загон. Коровы оказались мельче тех, что она видела в Кондоме, но при этом шерсть длиннее, и рога изогнуты иначе.
Вся семья собралась вокруг чана с кашей, а гостьям выдали по плашке, куда щедрой рукой навалили желтоватой крупы с зеленью и кусочками вяленого мяса. Варево горячее, пряное от трав и острое. Ниоба с трудом удержалась, чтобы не скривиться. Она предпочла бы обойтись молоком, в идеале козьим, и хлебом. Даже голод не заставил бы её съесть это.
Бабка пристально посмотрела на неё, и девушка сунула ложку варева в рот. По каким-то своим причинам старуха решила утаить истинное значение её фамилии от домочадцев. Давать ей повод изменить своё решение Ниоба не хотела.
Тиш толкнула её в бок, привлекая внимание:
— Спроси их про следы.
— Следы?
Заметив перешёптывание, на них стали коситься.
— Следы у палатки в первую ночь.
Перемешивая варево в тарелке, Ниоба рассказала о следах босых ног, что они обнаружили. Рассказ произвёл неожиданное впечатление. В юрте стало тихо. Некомфортно тихо.
— Степь уберегла вас, — ответила старуха раньше, чем кто-то успел что-то сказать, и остальные заметно расслабились.
— Так что это было? Нам не показалось?
— Царские породили зло, и оно бродит по Степи, не щадит никого, — туманно отозвалась старуха, а остальные уставились в тарелки.
— Так что это было? — продолжала вопрошать Ниоба.
— Никто не знает, — отозвался один из мужчин. — Никто не видел их, а кто видел — ушёл с ними.
— Не стоит поминать нечистых на ночь глядя, — хмуро оборвал его глава семьи. — Расскажите лучше о своих путешествиях.
Напряжение ушло не сразу, но еда и тепло сделали своё дело, и разомлев, все с любопытством слушали рассказы Ниобы. Наибольший интерес они проявили не к Кондоме с университетами, Академией и библиотеками, а к горам. После выпускного Ниоба сбежала в горы и провела там так много времени, что многие знакомые стали думать, что она уже не вернётся.
Она была рада вспомнить то славное время. Когда после тяжёлого и долгого подъёма падаешь на мелкую жёсткую траву, а под ногами плывут облака. Перед тобой в синей дымке простираются горы, слишком низкие, чтобы обзавестись снежными шапками. Целый мир лежал у её ног. Разве можно подобное забыть?
Перед тем как все разбрелись спать, Ниоба по просьбе Тишины спела. Она опасалась, что без Таланта её голос окажется недостаточно хорош. Холодный воздух и отсутствие практики, с толковым наставником, не идут на пользу связкам. Но голос не подвёл. Едва подхватив мелодию, она позволила песне увести себя далеко от юрты, Степи, холода, проблем и смерти. Туда, где даже Луна не смогла бы до неё дотянуться.
Глава 8. Ниоба Верес
Пастухи заверили, что не видели одинокого путника, что шёл за девушками.
Утром их отвезли на станцию. После долгого пути через степь и ночи на шкурах Тиш вся чесалась. Пришлось немного пересмотреть свои планы и посетить местную баню.
— А мне здесь нравится, — разглядывая себя в крохотное карманное зеркальце, Тиш наблюдала, как Ниоба наносит разведённую хну на её отросшие волосы. — Домики красивые, все эти резные украшения. Всё чистенькое, побеленное.
Ниоба улыбнулась. Мандагар принёс на земли Великой Степи не только своё верование, но и много дерева. Насадили заградительные линии от ветра, рощи вдоль рек, чтобы укрепить берега, разбили сады, а дальше природа справилась сама. В Верестаге, особенно вблизи степи, не встретить деревьев старше сорока лет, но и тех достаточно, чтобы начать обживаться.
Мандагарцы, в отличие от степняков, народ оседлый, потому, приехав на новое место, немедля начали его облагораживать, согласно собственным понятиям о красоте. Вокруг бани, что представляла собой барак с огороженной территорией пруда на заднем дворе, тянулись к небу алые георгины и золотые зонтики рудбекии, делая даже самый пасмурный день немного ярче.
Здесь идолов вырезали из дерева и украшали ими дома. Триединая церковь отрицала существование духов и мелких божков. На коньки в виде лошадиных голов, смотрящих в разные стороны, фигуры животных на наличниках, то и дело появлявшихся на домах, триединая церковь смотрела сквозь пальцы. Предпочитая счесть это
