Чернила - Эмма Хамм
— Не знаю, — он склонился ближе, чуть не прижался носом к ее волосам и глубоко вдохнул. — Потому что я — злодей, а от тебя пахнет невинностью.
— Разве это важно? — она дрожала, как листик в бурю, почти отрывалась от ветки в объятиях буйного ветра.
Мужчина с татуировками покачал головой.
— Добро и Зло. Порок и Добродетель. Это все превращается в одно, да? Ты пришла сюда, чтобы бояться, милая. Так что? Страшно?
— Да.
— Хорошо, — он попятился. — Помни об этом, когда позволишь мне быть тем, кто приведет тебя в цирк.
Ирен смотрела, как он уходит, и ей казалось, что сейчас произошло что-то важное. То, что она не могла понять.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Букер не мог сосредоточиться, и это было опасно для такого, как он. Ему нужно было оставаться внимательным к себе и миру вокруг него. Иначе существа, живущие под его кожей, начнут убегать в реальный мир.
А это всегда заканчивалось плохо.
Но он не мог выбросить ту девушку из головы. Он склонился над ней, вдохнул аромат ее волос. Солнце и розы, чистый, ясный и сладкий запах.
Ей не было места рядом с таким, как он. Она должна была уйти с семьей в своем желтом платье, украсить длинную шею нитью жемчуга. А не быть запертой в цирке с людьми, которые с трудом могли о себе позаботиться. Еще и с таким, как он. С кровью на руках, которую он не мог смыть.
Он крутил катушку татуированного пистолета в ладонях. Новая технология для него. Но это отвлекало его, хоть лишь добавляло проблем.
Он давно так не делал. Букеру не нравилось приносить новую жизнь в мир. Он был уже обречен, так что не хотел добавлять к своей душе больше существ, как тех, которых уже создал. Бог все равно не пропустит его в жемчужные врата.
Пистолет был тяжелым в руке. Он ощущался как многие другие, которые он держал в жизни. Пистолеты лишили жизней многих людей.
Он не любил думать о пистолетах.
Но старые воспоминания всплыли в голове, как ядовитое растение, развернувшее листья. Он помнил все те лица, всех бедняг, которые не заслуживали того, что он им дал.
В его старой жизни работа была работой. И не было важно, что у тех людей были семьи или даже имена. Он не хотел знать, откуда они и кем были.
Он просто хотел увидеть их кровь на земле.
Букер опустил пистолет и вытащил баночку чернил. На его теле было мало мест без татуировок, но всегда можно было заполнить место между существами.
Он не хотел нынче создавать новых монстров. Он хотел затемнить места между ними тенью, что представляла душу в его теле. Тьму, которую не снять с его плоти.
Он выбрал инструмент, обмакнул иглу в чернила и включил его. Он загудел в его ладони.
Он уже закатал рукав. Было еще несколько мест, где он мог нанести тень, где мог покрыть кожу, чтобы под ней ощутить — если получится — что-то кроме горького разочаровывающего онемения.
Букер прижал иглу к плоти и выдохнул с облегчением. Боль была знакомой. Он был еще жив, раз ощущал хоть что-то.
Он медленно обводил силуэт лунного мотылька на руке. Снова и снова, пока кожа не потемнела, и тень на фоне не стала больше, не задела край тигра с открытой пастью.
Гул тату-пистолета заполнил его уши, и он не слышал, как кто-то вошел в подвал, пока дверь не закрылась с тихим щелчком.
Он не поднял голову. Только один человек в цирке был таким смелым.
— Чего ты хочешь, Эвелин? — тихо спросил он.
Она была всем, что он искал в женщине. Способной, сильной, независимой и честной. Эвелин все любили, даже если пытались не делать этого.
Конечно, он считал ее сестрой, а она его — семьей. Они могли бы стать хорошей парой в другой жизни, но даже не могли думать о поцелуе между собой без гримасы.
— Я слышала пистолет.
— Никто не мог это слышать, — проворчал он, касаясь места, где угасла линия. — В доме толстые полы.
— Может, я все равно шла с тобой поговорить, Букер? — она опустила ладонь на его ладонь. — Я думала, ты уже не делаешь татуировки.
— Я всегда делаю татуировки.
— Не так, — она сжала его пальцы. — Ты ни за кого не ручался с начала цирка. Ни разу.
— Ах, вот чего ты хочешь.
— Думаю, об этом важно поговорить. Ты не можешь сделать ее фриком. Мы с Фрэнком уже сказали, что не хотим медиума в цирке. Это не представление, и мы не установим ей кабинку для гаданий.
— Она и не будет в кабинке, — он не хотел, чтобы она была там, где он ее не видел. Хоть он не мог объяснить странное чувство.
Букер не любил защищать людей, которых не знал. Он заботился о других циркачах, потому что они были семьей. Он все сделал бы для них, как для мальца. Но это не означало, что он так относился к чужакам с улицы.
Эта девушка? Он не мог это объяснить. Что-то в ней заставляло его сердце биться чаще, а страх — бурлить в груди.
Она не могла о себе заботиться. Может, в этом было дело. Все в ней было хрупким и крошечным. Он не хотел, чтобы она так ходила по миру.
Букер покачал головой и вонзил иглу чуть сильнее, чем нужно, в предплечье.
— Она просто ребенок, Эви. И все.
— Не ребенок. Все в ней увидят красивую женщину, у которой была тяжелая жизнь.
— Что? Переживаешь из-за того, что я с ней сделаю?
Эвелин раздраженно выдохнула.
— Букер.
— Звучит так.
— Я вижу, что ты делаешь с собой, и я не представляю, как ты делаешь это с кем-то еще. Прошу, скажи, что ты не собираешься делать на ней татуировки.
— Я еще не знаю, что делать, — но ему нужно было что-нибудь придумать, и быстро. Другие артисты не дадут ей оставаться тут долго. Это было опасно для всех.
Татуировки на ней? Та белая кожа не видела раньше иглы. Девственная кожа.
Боже, он затрепетал от одной мысли. Игла на его руке соскользнула и чуть не прорезала крыло дракона, обвивающего его руку. Он не должен был так думать.
Но теперь думал.
