Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

– Ядовитая королева ушла?

– Да, Мира, ушла.

Но она вернётся.

Не сегодня и не завтра, но в следующий раз, когда поймёт, что очередной одарённый самородок Стефана – не легковерная связь, не временное пристанище, даже не дева жребия, взятая в супруги из чувства долга и необходимости. Мадалин видела каждую деву из каждой четвёрки избранных, видела каждую из жён Стефана, однако никого из них уже нет при дворе, кто ушёл в объятия Айгина Благодатного, кто уехал, а она по-прежнему здесь, неизменная, словно основы мироздания.

Дочь подходит к столу, встаёт подле меня, разглядывая с любопытством узор из камней.

– А она ещё придёт?

– Боюсь, что да.

Дверь парадного входа распахивается вновь, пропуская служанку. Девушка замирает перед столом, где только что стояла Мадалин, склоняет покрытую белым чепцом темноволосую голову.

– Можешь идти и назад не возвращайся, ни сегодня, ни завтра, никогда, – велю я, и служанка смотрит на меня в растерянности.

– Я провинилась, фрайнэ? Вы только скажите, в чём моя оплошность, и я немедля всё поправлю…

Не этой девочке всё исправлять, она лишь следует приказам господ, но люди, готовые допускать в покои хозяев каждого, кто заплатит побольше, не то, что нужно поощрять.

– Уходи, – повторяю строже.

Служанка медлит, но всё же удаляется, суетливо присев напоследок.

Тяжёлый вздох срывается сам собой, я тру виски в попытке найти верное решение.

– Надо снова написать Грете.

– О чём написать? – усадив куклу на край столешницы, Мирелла тянет к камням руку и начинает перекладывать их по своему разумению.

– Твой… Стефан поставил нас в очень непростое положение. И дабы разрешить хотя бы часть трудностей, связанных с этим положением, нам нужен надёжный человек рядом, понимаешь?

– Грета победит Ядовитую королеву? – Мирелла делает свой, основанный на сказках вывод, глядит на меня искоса.

– Не совсем, – поправляю я. – Но надеюсь, она найдёт для нас кого-то подходящего.

* * *

Письмо для Греты я пишу сразу, но отправить его получается лишь утром следующего дня, предварительно потратив немало времени на требования прислать вестника. По воле императора нас с Миреллой заваливают богатыми платьями, драгоценностями и всевозможными безделушками, комната дочери полна игрушек, на столиках моей спальни и полочках купальни теснятся баночки и флаконы с дорогими притираниями, ароматическими маслами, розовой водой и прочей косметикой, часть из которой я вижу впервые в жизни. Если Мирелла или я пожелаем шоколадных конфет, то получим редкое лакомство немедленно, хотя больше половины жителей Империи и слыхом не слыхивала о шоколаде. Но когда надо послать короткое письмо моим друзьям в городе, приходится настаивать и едва ли не угрожать, чтобы его доставили адресату. По реакции слуг я понимаю, что им всем, от молодых людей в цветах императорского рода, прислуживающих за столом, до мальчишек на побегушках, разжигающих огонь в каминах, неясно, кто я такая, каково моё положение и как ко мне относиться. Они знают, что я фрайнэ, и знают, в каком платье я прибыла во дворец. Знают, что Мирелла моя дочь, я не пытаюсь выдать свою девочку за собственную младшую сестру или ребёнка кого-то из внезапно скончавшихся родственников, оставленного под мою опеку. Знают, что я делаю странные предметы, собираю загадочные вещицы из совершенно обычных на неискушённый взгляд материалов, и уж кто-то наверняка да смекнул, что это нелегальные артефакты. Они видят, в каких покоях мы живём, видят ежедневные дары и императора, наносящего нам визиты, ужинающего с нами вместо публичной трапезы внизу или компании своих приближённых. Естественно, слуги растеряны, сбиты с толку, они строят гипотезы и делают выводы. И уж всяко к утру каждому, кто вхож в наши покои, становится известно, что накануне я выставила служанку вон. Вместо неё приходит другая, но во взгляде её больше настороженности, нежели прежде, она открыто опасается меня, то ли настоящую фрайнэ, то ли колдунью-самозванку, дерзнувшую очаровать государя и проникнуть обманом в его покои. По некоторому размышлению я решаю, что оно и к лучшему, по крайней мере, до поры до времени. Глядишь, поостерегутся пока брать деньги за доносы и пропуск неучтённых гостей.

Грета пишет в ответном послании, переданном с вернувшимся вестником, что постарается разыскать нужного человека – или не вполне человека – в самое ближайшее время.

Стефан тоже присылает записку, в которой сообщает, что и нынешним вечером не сможет нанести нам визит, – в силу необходимости появиться перед двором, скучающим в ожидании оглашения имени суженой.

Я стараюсь поменьше думать о Мадалин, изгонять её из мыслей. Не потому, что ревность выпустила ядовитые свои когти, нет. Я не могу да и не желаю рассматривать императорскую фаворитку как соперницу за сердце и внимание Стефана, но я начинаю бояться за Миреллу, бояться того, что может предпринять Мадалин в своём стремлении сохранить за собою прежние позиции. Я не юная фрайнэ из четвёрки избранных, я старше каждой из них, у меня есть Мирелла и кровь моя не так чиста, как должно суженой государя. И пусть для Стефана я всего лишь шанс, возможность, пусть он готов обвенчаться со мною, исходя из того же долга, что вынуждал его раз за разом избирать новых дев жребия, но он ведёт себя со мною чуть иначе, обращается не так, как обращается с любой фрайнэ из четвёрки, и одно это уже может явиться для Мадалин серьёзным поводом для тревоги. А я не хочу бояться, ни за дочь, ни за себя. Не хочу страшиться ни Мадалин, ни кого-либо другого в этом дворце.

Третий прибор появляется на столе следующим вечером. Стефан подчёркнуто любезен, сдержан сильнее обычного, даже отстранён и оживает, лишь когда обращается к Мирелле. Наивнимательнейшим образом выслушивает девочку, рассказывает ей что-то своё, нейтральное, невинное, что можно поведать ребёнку её лет. Мы с ним едва обмениваемся дюжиной слов, никак не объясняя друг другу внезапную обоюдную холодность. После ужина Стефан и Мирелла по обыкновению удаляются в её комнату, а я дожидаюсь, пока слуги уберут со стола и уйдут, чтобы можно было взяться за схемы, не опасаясь недоброго взгляда через плечо или поверх бумаг. Просматриваю собственные наброски, сверяюсь с чужими чертежами, вношу поправки, зачёркиваю и подписываю заново. Иногда останавливаюсь, гляжу на огонь в камине, не уверенная, что вскоре вообще смогу заниматься артефактами, а не вышивкой. Быть может, мне удастся помогать обители хотя бы на расстоянии, поддерживать их всем, чем смогу, – благотворительность издавна полагалась занятием богоугодным, уместным для фрайнэ высокого рода. Но кто дозволит жене императора возиться с артефактами, словно нечестивой колдунье, скрывающей дар от ока Заката? Кто разрешит самой собирать природные материалы, ходить на рынок, рыскать по лавкам в поисках искусственных деталей, приобретать незаконно привезённые в Империю заготовки и редкости?

Никто. И Стефан в первую очередь.

– Астра?

Я так глубоко погружаюсь в собственные думы, что не замечаю бега времени. Стефан тихо выходит из комнаты Миреллы, притворив за собою дверь, смотрит вопросительно на меня.

– Прости, задумалась, – торопливо складываю разложенные на столе бумаги, выравниваю в стопочку и отодвигаю подальше. – Как Мира?

– Хорошо, – мужчина подходит ко мне, бросает исполненный сдержанного любопытства взгляд на верхний лист. – Кукольные танцы и праздничные вечера ей наскучили и теперь она полна решимости победить Ядовитую королеву. Сказала, что сама её видела недавно, – Стефан улыбается – впервые за вечер, – удивляясь полёту детского воображения. – Мирелла довольно подробно описала эту королеву. И где только увидела? В книгах такой персонаж вроде не встречался…

Секунду-другую я размышляю, взвешиваю, рассказать ли о незваной гостье.

– Вероятно, Мира увидела её через приоткрытую дверь, когда та явилась в наши покои, – произношу наконец.

– Хочешь сказать, Ядовитая королева и впрямь приходила сюда? – улыбка становится шире, в глазах пляшут смешинки.