Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли (СИ) - Сергеева Александра Александровна

Ящерка в экстазе закатила глазки: как излагает! Не иначе новый Вольтер, взращённый на скупой сибирской почве — если она, конечно, знает о философах и философии в принципе.

— Каких задач? — иронично уточнила мать переростка-долдона, у которого язык, что коровье ботало. — Вырасти полуграмотным инфантилом? Который лезет в блогеры, веря, что он реально блогер, а не узколобый словоблудыш. Типический пень, что выдаёт себя за дуб в чистом поле.

Севка вознамерился увильнуть от опасной для себя темы «будущего». Ибо в той стороне от него требовали уже почти взрослых решений: кем ты хочешь стать, и на что ради этого готов? Поэтому ребёнок оперативно завёл запасную шарманку:

— Если ребёнок позабыт-позаброшен, можно ли требовать от него целеустремлённости в достижении поставленной цели? Да и сама грамотная взвешенная постановка достойной цели невозможна, если у ребёнка перед глазами нет примера. Из числа тех людей, кто опытен в постановке подобных целей.

Ящерка пригорюнилась, уложив головёнку на экран. Обронила вечно торчавшие пистолетом хвостики. Даже глазки прикрыла — вот-вот пустит скупую слезу. Практически, крокодилью. Если учесть, что паршивка норовит укокошить мать впечатлившего её младого гения.

— Хорошо, сегодня вечером я возвращаюсь домой, — зашла Юлька с козырей, дабы пресечь словоизвержение подкованного в словоблудии пустобрёха. — Ты прав: трудно требовать от позаброшенного ребёнка всего вышеперечисленного. Зато уж вместе мы справимся с постановкой достойной цели.

— Ты что, с хахалем поругалась? — решили сразить её хамским приёмчиком.

Перевести разговор из русла прямых материнских угроз обратно в нескончаемый поток пустых препирательств.

— Нет, не поругалась. У нас всё замечательно. Но ради сына я готова с ним расстаться, — прочувственно объявила о грядущей «жертве» любящая мать. — И посвятить тебе всю оставшуюся жизнь. Без остатка. И без права подачи апелляций.

— А, если я всё бросаю и сажусь за реферат? — пошёл на попятный отпрыск, открыв торги. — И раз в неделю варю суп?

— Меняешь носки каждый день, — повысила ставки Юлька. — И бельё. Убираешься на кухне через день.

— Зачем? — искренно изумился сапиенс, произошедший не от обезьян, а от противоестественного союза ленивца со скользким угрём. — Там же Галка убирается. А посуду мы с батей по очереди.

— Сев, тебе не стыдно эксплуатировать Галю? — столь же искренно возмутилась Юлька. — Прости, но девушка любит не тебя. А ты эксплуатируешь её чувства. Аспид, родной, это очень некрасиво.

— Бессовестно, — легко согласился он и перешёл в наступление: — Но ты кое-чего не догоняешь. Никто её не заставляет. Бедной девушке не приходится нащупывать контакты с надувшимся щенком, кусающим её за пятки. Никто не раздаёт ультиматумы: или я, или она. Ма, она сама старается. Очень хочет замуж за батю. А мне, если честно, пофиг. Пускай женятся. Она вроде нормальная. Но я-то у тебя супер нормальный. Если кого-то просто распирает от желания позаботиться обо мне, с какого перепуга я стану брыкаться? Пускай заботится. Я даже против брата ничего не имею. Хотя лучше сестру.

Ящерка поняла, что высокой риторики больше не предвидится, и упорхнула со стола.

— Почему? — удивилась Юлька, проводив её глазами.

— Не знаю. Прихоть такая. Вдруг захотелось сестричку. Так, чего там у тебя?

— В смысле?

— Ма, не юли. Что случилось?

— Странный вопрос, — изобразила она вполне сносное недоумение, наблюдая за ползущей по потолку мучительницей.

Ящерка семенила вниз головой, сплетая хвостики в симпатичное кружево. Сплошная милота, попахивавшая весьма страшными вещами. Чем-то злодейски киношным, что внезапно выплеснулось с экрана в зрительный зал. И принялось реально резать глотки пустоголовым ротозеям, что обычно верещат от пустяшного пореза пальца.

— Странно быть такой старой и такой наивной, — нравоучительно заметил Севка.

— Я не старая. Я молода и прекрасна.

— А я не дебил. И ещё в младенчестве просёк, чем отличается уставшая мать от прогнутой под проблемами. Нужно бороться с системой двойных стандартов. Чтобы вырастить ребёнка честным-благородным, нужно начинать с себя.

— Не учи взрослых, — проворчала Юлька.

— Не обманывай ребёнка, — авторитетно напомнил Севка. — Психологи не рекомендуют. Так что колись: кто обидел?

— Никто, — выдохнула Юлька. — Просто… Понимаешь, душа не на месте.

— У нас всё в норме, — на всякий случай предупредило чадушко. — Ма, не хочешь поговорить о наболевшем?

— Пока не наболело, — честно заявила Юлька. — Так, мелкие трепыхания. Как дотрепыхает, обязательно вынесу на обсуждение, — поспешила она свернуть разговор.

Пока тот не завёл в область признаний о творящихся вокруг неё криминальных чудесах.

На том и расстались, хотя по тону Севки было ясно: будет колупать — не отступит. Сын рос достойным продолжением отца. Благополучие матери всегда стояло у него на первом месте, как бы этот партизан не маскировался за позами и речами.

Остаток рабочего дня прошёл без происшествий. Кабинет без нужды старалась не покидать, сведя контакты с коллегами до минимума. А получить пулю в голову из сотового довольно проблематично.

Потеря машины вынудила дожидаться конца не лимитированного рабочего дня Кирилла — такси Юлька стала попугиваться не меньше прочих потенциальных средств покушения на жизнь. Там-то уж прибьют наверняка — главное разогнаться, как следует. И врезаться от души.

Хотя всё гораздо сложней — что вызывало раздражение. Раз мелкая пакость не ангел-хранитель, а наоборот, вообще не принципиально: кто будет за рулём? И кто с каменной рожей направит машину в столб, в стену или под КАМАЗ. Поездка на городском транспорте — как оказалось — тоже не гарантия безопасности. Где же она, интересно, так нагрешила, что у кого-то «свыше» так и чешется загнать её в чистилище?

Трижды за день — прямо-таки планомерное тотальное уничтожение. Простой обывательницы — что удивляло больше всего. Нет, если ей предписано оттуда же «свыше» схлопотать великое предназначение, так вы скажите. Она мобилизуется и отработает, как по нотам. Может даже с перевыполнением плана — только отвяжитесь.

Ещё и глюки эти…

Юлька поёжилась, покосившись на Кирилла. Тот сидел за рулём, как всегда уперевшись всей спиной в идеально прямую спинку кресла. Ни на сантиметр не опустит — с неожиданным укором подумалось ей. Ни на грамм не расслабится. Будто в танке, что прёт на врага во весь опор. Или за штурвалом самолёта, битком набитого людьми с их надеждами долететь живыми.

Он вечно напряжён, как спортсмен перед олимпийским выступлением. Всегда к чему-то готов. Будто идёт напролом через сплошные заросли смертельно опасных ловушек.

Поначалу она восхищалась этой его спортивной готовностью ежесекундно отразить любой удар. Возбуждалась, как девчонка, ловя на себе чётко сфокусированный взгляд не знающего промаха охотника. Человека безупречных нравственных достоинств, замаскированных под непробиваемый пофигизм. Мужчины безупречного мужества, которое не нуждается в зримых доказательствах.

Но, кажется, уже давно переросла будоражащий либидо героико-магнетический эротизм чистокровно и неоспоримо крутого мужика. А то и вовсе не доросла до него. Или застряла в небрежно-иронической самодостаточности интеллектуала «без страха и упрёка». Ибо все «возбуждения» довольно быстро приказали долго жить. Кирилл уже не занимал все мысли с утра до вечера.

А сегодня вообще с самого утра на уме был только Даяша. Будто ворожит кто-то. Или проклял. Ни в то, ни в другое Юлька не верила от всей полноты души. Сколько себя помнила, даже завалящего сомнения по этому поводу не проскальзывало. Она твёрдо стояла на платформе научного атеизма. Лишь изредка — как бы случайно — избегая числа тринадцать. А если приходилось вернуться домой за какой-то забытой вещью, обязательно зыркала на себя в зеркало.

Но это ведь сущие пустяки! Милые народные традиции — отмахивалась она, заподозрив себя в нелепой суеверности. Бабы с пустыми вёдрами или чёрные кошки её ничуточки не волновали — пускай шлындают, где им вздумается: она и глазом не моргнёт.