Одержимость мастера (СИ) - Холин Алиса

Я растянула губы в дружелюбной улыбке — скорее гримасе — и спросила:

— Простите, вы мадам Баттерфляй?

— Других мадам здесь вроде нет, — фыркнула она грубо. — Чего тебе?

— Я от портнихи Ойле, — сказала я, показывая ей холщовую сумку с платьем. — Она сказала, что вы со мной рассчитаетесь.

Мадам погладила ямку у основания своей крепкой шеи. Вынула из-за гипюрового бюстье бумажное эйри. Мы обменялись: она мне деньги, я ей отремонтированное платье. Я поблагодарила и собралась уходить, когда мадам спросила:

— Работу ищешь?

— Весь город обошла, — призналась я.

— Ну так пойдем. Мне всегда нужны ответственные работницы. Ты же ответственная?

Я растерялась. Я была готова мыть, стирать, обшивать, готовить, лишь бы принести тетушке Ойле и Дин Дону денег. Но все-таки одно дело честный труд, а другое…

— Да не парься, — махнула свободной рукой мадам Баттерфляй. — Подыщем тебе работенку.

Я представила себя одной из девочек мадам Баттерфляй. В блестящем атласном платье ярко-малинового цвета с пышными гипюровыми воланами, огромным бантом на талии, красных чулках и с ужасной жирной мушкой над верхней губой. Воображение живо нарисовало тесную и несвежую комнатку для свиданий с огромной порочной кроватью, где ожидаю пятого за день клиента, и я почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Бедные девочки, попадающие за эти стены разврата! Нет, нет и нет.

Однако ссориться с клиенткой Ойле я не собиралась: вежливо присела в реверансе, пообещала хозяйке салуна подумать над ее «заманчивым» предложением и, наскоро распрощавшись, выбежала из переулка Лизы Варской. Взобравшись по склону Костомарова, бросилась в оживленный центр Огнеборской. Домой успела до комендантского часа.

Измученная утренними переживаниями, тетушка Ойле с головной болью лежала в спальне. Дин Дон мелькнул, как только я появилась в комнате, и уплыл наверх.

— Выручку положи на комод, — чуть слышно проговорила тетя. — Я тебе покушать оставила.

Я вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. На сердце отлегло, что не придется врать. На кухне меня дожидалась маковая булочка и чай из мелиссы. Поужинала наскоро — от волнения голод совсем пропал. Все думала, как бы жандармам не попасться. После комендантского часа они ходят группами, выискивая нарушителей. Штрафом в десять эйри я точно не обойдусь.

Неизвестность и рискованность давили, заставляли волноваться больше обычного. Наконец, стрелки настенных часов показали одиннадцать. Я обулась и незаметно выскочила из квартиры.

Столько раз я бегала в мастерскую, она буквально в пяти кварталах от нас. Но передвигаться по городу после комендантского часа опыта у меня не было. Год назад и мыслей не закрадывалось, чтобы нарушить запрет властей! Однако судьба распорядилась иначе. К счастью, улицы были так слабо освещены газовыми фонарями, что разглядеть фигуру, перебегающую от одной подъездной двери к другой, с одной стороны улицы на другую, было практически невозможно. Ну, по крайней мере, мне так казалось.

Я двигалась вдоль стен, стараясь не стучать каблучками, от одного технодерева к другому, к экипажной развязке, к переплетению улиц, где днем толкаются в своих колясках извозчики, выжидая клиентов. Ночью улицы пусты, слышно только, как внутри черных тополей с одинаковыми временными промежутками срабатывают насосы — втягивают в себя зловонные ручьи.

Половину пути я благополучно преодолела, когда сзади раздался звук шагов. Я резко обернулась. Кто-то пробежал в паре метрах от меня и скрылся за технодеревом. Топот шагов разнесся по пустынной улице тихим эхом. Мое сердце камнем упало куда-то вниз. Кровь похолодела от одной только мысли, что со мной будет, если меня поймают жандармы.

Я остановилась у тополя и попятилась, скрываясь за его стволом. Меня охватила дикая паника. Набрала полную грудь воздуха и решила не двигаться, отчаянно всматриваясь в плохо освещенную улицу. Какое-то существо размером с таксу проскользнуло у самых корней, откуда я только что убежала. А затем темная фигура человека, как чертик из табакерки, выпрыгнула из-за другого дерева и, описав в воздухе полукруг, бросилась за своей убегающей жертвой. Преследователем оказался ночной крысолов. Жуткие, грязные и вонючие крысы оккупировали город, и с каждым годом их становилось все больше и больше. Крысоловы их вручную отлавливали, насаживая на пики, а потом мешками увозили на свалку за городом. Представителям крысоловной конторы единственным разрешалось работать по ночам.

Я выдохнула с облегчением. Не знаю, заметил он нелегально передвигающегося прохожего или нет, но, похоже, до меня ему не было никакого дела. Сунув обездвиженного грызуна в мешок, крысолов направился в другую от меня сторону.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы перевести дух. Когда сердцебиение немного успокоилось, я прошла дальше вдоль мрачных бетонных стен и, наконец, оказалась у заветного места.

Мастерская отца располагалась на улице Чарльза Дарвина в подвальном помещении старой социальной бани рядом с городской библиотекой. Освещение на этой улице сделалось ярче — тем страшнее нарваться на жандармов.

Вход в мастерскую «Починка с гарантией» со стороны улицы был освещен маленьким подвесным фонариком над ступеньками. Вход, естественно, опечатан, но он был не единственный. Лет десять назад хозяин соседнего здания, где на первом и втором этаже находилась библиотека, выставил на аукцион подвальное помещение, которое раньше использовалось библиотекой, но внезапно надобность в нем отпала. Папа тогда это помещение приобрел, вместе со всем хранившимся там хламом, и еще лет пять после этого выплачивал стоимость. Надеяться оставалось только на то, что лаза, который папа проделал между подвальным помещением библиотеки и своей мастерской, при обыске не обнаружили.

Насколько может быть трудным пробраться ночью в городскую библиотеку? Кто же этого не пробовал хоть раз в жизни? Хотя не думаю, что такие безумцы нашлись бы. А вот мне сегодня приходится столько законов нарушать, что в голове не укладывается. Преступница, одним словом!

К парадным стеклянным дверям библиотеки я даже не думала соваться, если и есть шанс проникнуть внутрь — только через черный ход. Только б вахтер поленился его закрыть, как это частенько делал. Степан Столин — папин товарищ. Правда, неизвестно, считает ли он себя таковым и теперь. Я нырнула с улицы во двор. Ступать по земле было куда спокойнее, шаги мои ничем не отдавались. Свет ламповых фонарей с большой улицы почти не доходил до внутреннего двора, заросшего карагачем.

Заветная деревянная дверь с жестяной табличкой «Посторонним вход воспрещен». Рядом — узкое темное окошко. Чтобы не дай бог ни с кем не столкнуться лоб в лоб, подняла с земли камушек и бросила в окно. Раздался стук, но никто не ответил. Тревогу сменило возбуждение. Я потянула дверь и заглянула внутрь — мрак. Ни единого фонаря. Мне только и оставалось, что пробежать по темному коридору до конца, свернуть налево и вниз в подвал. Оттуда — лаз в папину мастерскую.

Не успела сделать по коридору и пары шагов, как спиной почувствовала постороннее движение. Кто-то грубо схватил меня за плечо.

Глава 13

Я вскрикнула и резко обернулась. Эхо разлетелось по темному коридору. Кое-как угадала силуэт высокого человека. Неужели вахтеру попалась? Но почему он в кромешной темноте меня ловит? Я попятилась, но цепкие пальцы от плеча, спустившись по руке к запястью, продолжали меня крепко удерживать.

— Мон, не бойся, это я, — участливо прошептал знакомый мужской голос.

Но ничей образ в памяти не всплыл.

— Кто вы? И зачем вы меня так пугаете?

— Виктор, — мягко ответили мне. — Виктор Зацепко. Неужели забыла?

Ах, вон оно что!

Я выдохнула и, резко отдернув руку, высвободилась из его хватки.

Холеный сынок нашего директора! Это единственный человек, с кем я была рада без сожалений распрощаться, покидая Колледж биомагических искусств. Не чувствуя никаких границ и преград, он вовсю пользовался высоким положением отца и творил все что вздумается. Поговаривали, что он лелеял мечту соблазнить всех девиц колледжа, что у него, кстати, отлично получалось. Он очаровывал томным голосом, утешал в неприятностях, вселял надежду, подчинял неуверенных, в общем, создал себе безупречный имидж ненасытного обольстителя девичьих сердец. Хватало пары минут, чтобы от его речей сердце жертвы начинало сжиматься в сладостных конвульсиях, а щеки до самой шеи покрывались румянцем. На меня знаменитые уловки богатого ловеласа не действовали, сколько бы Виктор ни старался.