Эбигейл Гиббс - Тени школы Кейбл

Моя рука все еще лежала на застежке ножен, когда я снова вытащила меч и оставила его между кроватью и тумбочкой. В пустом доме он был пусть небольшим, но утешением.

В холодильнике стояли несколько контейнеров, на крышках которых виднелись записки с моим именем. Заглянув в один из них, я обнаружила томатного вида соус, в следующем — пасту без яиц. Из стоявшей на верхней полке яркой картонной коробки, на которой были нарисованы фрукты, я выудила несколько грибов и луковицу, а с одного из крючков на стене сняла медную кастрюлю с тяжелым дном.

Вот они, знаки того, что я принадлежала не просто к фа­милии Саммерз, а к Дому Элсаммерз, того, что финансовых проблем у нас не было. Кастрюля, которую я наполняла водой, была фирмы «Mauviel» и стоила больше трехсот фунтов. Вся наша — многочисленная из-за пристрастия моего отца к кулинарии — кухонная утварь была той же марки. Каждый день коробка свежих фруктов и овощей доставлялась нам домой с органической фермы неподалеку. Столешницы были новыми — они заменили те, которым было не больше года.

Мы не жили в особняке в Лондоне, со штатом прислуги в тридцать человек, не устраивали званых обедов. Мы не были в числе знати при атенеанском дворе на острове Ванкувер. Но так было только потому, что такой выбор сделал папа.

И выбор непростой.

Я быстро сварила пасту и еще быстрее съела ее, пролистывая сегодняшний выпуск «Таймс». В нем не было ничего примечательного, как и в похожем сейджеанском издании «Арн Этас». К моему удивлению, даже в «Квейнтрель» ничего не оказалось. Я ждала, что переезд принца будет упоминаться, особенно в последнем, который во всех деталях освещал разрыв Его Высочества с австралийской подругой в прошлом июне.

Я убрала тарелку в посудомоечную машину, которой научилась пользоваться ровно год назад, когда мои родители в первый раз уехали по работе.

Я улыбнулась пустой комнате. Если принц считает безобразием то, что не используется мой титул, что бы он подумал об этом? Леди Сейдж — хуже того, герцогиня — сама готовит и убирает за собой. А сняв школьную форму, сама одевается. Это неподобающее поведение.

Нет. Я должна быть в одной из лучших школ, изучать политику и юриспруденцию, готовиться к своему первому появлению в Совете, которое должно состояться в день моего шестна­дцатилетия, в этом ноябре…

Идти я не собиралась. Это не было обязательным, и в мое отсутствие место занимал представитель Атенеа, принимая решения вместо меня. Это было взаимовыгодным: они получали больше власти, а я могла оставаться вдали от двора. В самом деле, никто ведь не станет протестовать против такого положения дел.

Я поставила горячую чашку крепкого чая на стол рядом с ноутбуком, чтобы согреть его. Комната наполнилась ароматом жасмина, а угол экрана запотел. Юбку и блузку я сложила и оставила на подушке с цветочным рисунком, которая лежала на сундуке в ногах моей двуспальной кровати. Затем я открыла сто­явший в углу шкаф красного дерева, единственный предмет мебели, который мне удалось убедить родителей привезти из моей комнаты в школе Сент-Сапфаер, и провела рукой по вещам, которые висели там. Здесь были платья в цветочек и черные брюки для работы. Рядом с зимним школьным джемпером расположились плиссированные юбки всех цветов. В самый же конец были задвинуты обернутые в серый полиэтилен уже маленькие на меня бальные платья и корсеты с небольшим количеством косточек, но все же настолько тугие, что дышать в них было непросто, а о еде и речи быть не могло.

Я знала, что в одном из этих чехлов спрятано бледно-желтое бальное платье с белыми перчатками до локтя и парой сатиновых туфель, зашнурованных белыми лентами. Именно в нем я появилась при дворе, когда мне исполнилось двенадцать. Это был не первый мой визит ко двору и не первая встреча с Атенеа — моя бабушка была близка с ними, — но именно тогда я впервые действительно поговорила с детьми королевской ­семьи. Тогда же я поняла, кто я такая и кем стану. Когда другие девочки смотрели на меня с завистью, а взрослые обращались ко мне и к бабушке с почтением, я осознавала, что значило принадлежать к Дому Элсаммерз, уступая титулом только самим Атенеа, быть почти королевских кровей.

Помнит ли он те недели, которые герцогиня и ее внучка провели в его доме?

В другом чехле, спрятанном в самой глубине шкафа, было черное платье.

Траурное платье. Тот день он точно не забудет.

Я прогнала эту мысль, сняла с плечиков широкую сорочку, надела ее и, поджав ноги под себя, присела к ноутбуку. Мне предстояло написать длинное письмо-тираду Джо, моей давней подруге-Сейдж, которая была так далеко, когда нужна мне больше всего.

Глава 6

Отэмн

Следующее утро омрачалось перспективой первого урока анг­лийской литературы с принцем. Будто проглоченная вишневая косточка, комок страха опускался из моего горла все ниже и ниже в живот, когда я стала считать число людей, которые уже составляли его свиту. Их было больше половины класса. Комок увеличился.

Утро этого дня мало чем отличалось от предыдущего с одной только разницей — рядом не было суетящейся мамы. Верхняя пуговица моей блузки осталась незастегнутой, юбка была два раза подвернута в поясе, а глаза подведены карандашом. В это утро мне ничего не оставалось, как полететь в школу: отвезти меня к парому было некому, а на автобус я не успевала.

Второй день семестра в школе выдался небывало оживленным. Автобусы уже приехали, и, казалось, абсолютно каждый из учеников пытался протиснуться во двор. Они висели на перилах по обеим сторонам лестницы, ведущей во двор, или сидели на лавках, а на их волосы то и дело ложились лепестки с деревьев. Но большинство стояли. Пробираясь между группами, которые оживленно болтали, я очень скоро увидела причину происходящего. Непринужденно опираясь на край лавки, принц стоял в окружении своей свиты и, к моему отвращению, моих друзей.

Принц заметил меня раньше остальных и первым ко мне обра­тился.

— Фэллон, — заранее поправил он, предвидя, что я собиралась произнести.

Вместо ответа я присела в реверансе. Я была благодарна, что он не озвучил мой титул.

Оскорбленная тем, что принц оборвал ее на половине фразы, Гвен ненадолго надулась, но скоро снова повернулась к нему, пытаясь заново увлечь разговором. Если он и слышал ее, то виду не подавал. Его глаза смотрели на меня, и взгляд был таким пристальным, будто я стала проблемой, в которой нужно разобраться.