Вдова Его Величества (СИ) - Демина Карина
— Не знаю, — Катарина обняла себя. — Мне думалось, что будет легче, а оно как-то…
— Сразу не будет, — Джио уперлась ногами и кресло поддалось.
Старое, с потемневшими полозьями, оно доживало свой век где-нибудь на чердаке, пока не попалось на глаза Джио.
— Я понимаю, но все же… не знаю… я думала, что уеду, и все останется там…
Оно и осталось.
Роскошные наряды, которые занимали несколько комнат. Нижние рубашки из тончайшего батиста. Или вот шелковые, хотя Генрих шелк недолюбливал, полагая его скользким. Кружева и ленты. Украшения, слишком приметные, чтобы взять их с собой. Интересно, их передадут отцу или же в казну отправят? Второе куда как более вероятно, но Катарина знала, что и отец не позволит себя обделить.
— Читала? — Джио вытащила из-под задницы газету.
— Нет.
Газет Катарина избегала. Правды в них не писали, а лжи и без того хватало в той ее жизни.
— И зря… вот послушай, — Джио прочистила горло. — Как стало известно… так, это ерунда, это вообще бред сивой кобылы… снизошла милость… вдовствующая королева… ага… приняла решение удалиться… нашла приют под сенью монастыря Всех Дев Скорбящих.
Катарина поморщилась.
Ей случалось бывать в этом месте, ибо королеве набожность к лицу.
Серые стены. Серые башни. Серые ворота, перетянутые толстенными полосами металла. Они отворяются беззвучно, но Катарине все одно слышится протяжный скрип. Серый двор. И женщины в одинаковых серых платьях. Их лица скрыты за вуалями, а на волосах лежат тяжелые платки. И лишь руки у всех разные, и потому Катарина смотрит на эти руки, пытаясь угадать, кому они принадлежат.
Скорбящие девы безымянны.
И лишены права голоса.
Катарину передернуло, но совесть зашептала, что та женщина сама хотела удалиться от света, что видела она все иначе, что там, под сенью монастырских стен, она обретет свое счастье. А Катарина, она постарается прижиться здесь.
— Ага… еще пишут, что твой батюшка, чтоб ему икалось, пожертвовал монастырю двадцать тысяч золотых соверенов. На благоустройство.
Катарина поежилась.
Стены монастыря больше не казались столь уж надежными. А что если… деньги у отца были всегда. Много денег… так много денег, что Катарина искренне не понимала, зачем столько. Но ему всегда было мало, что денег, что власти, а ее непонимание он почитал явственным свидетельством того факта, что женщины глупы.
— Думаешь, полезет? — Джио перевернула страницу.
— Уверена.
Попытается — так точно. Монастырь — не тюрьма, во всяком случае, для большинства тех, кто в нем обитает. Уйти можно легко.
Катарина вздохнула.
Разыграть смерть было бы куда как надежней, но отец потребовал бы выдать тело. А там достаточно сравнить кровь, и станет очевидно, что смерть фальшивая.
Монастырь же…
Катарина знала, что в этот день обитель приняла две дюжины скорбящих дев. Праздник же. Она ждала этого праздника, как никогда прежде, дни до него считая и притворяясь, что все идет, как обычно. Она была мила и послушна. Она улыбалась нужным людям и обещала отцу повоздействовать на Джона, чтобы другие нужные люди заняли нужные же им места при дворе.
Две дюжины женщин, которые отреклись от своего имени и прошлого.
Которые надели маски, а после и вуали. Они сразу затерялись среди двух тысяч монахинь, что уже проживали в обители. Достаточно ли этого, чтобы осложнить поиски?
Вполне.
Но вот чтобы остановить…
— Замуж тебе надо, — сказала Джио, которая знала мысли Катарины так, будто бы были они ее собственными.
— За кого?
— А это не так уж важно. Нет, хорошо бы найти кого родовитого и сильного, но сойдет и слабый.
— Но родовитый?
— С купцом, пожалуй, будет сложнее, но тоже сгодится на худой конец.
Замуж Катарина не хотела.
Никак.
Но и смысл в словах Джио имелся. Вдова, не имеющая детей, возвращается в дом отцовский. Старый закон. Древний обычай. И то, что Катарине позволена была малая иллюзия свободы… Джон не станет вмешиваться. У него не так много власти, а отец силен и нужен.
И Катарине ли не знать, что Джон заплатит за этот союз.
А их дружба… да какая там дружба? Пара встреч. Общие воспоминания и страх, что роднит паче крови.
— Муж отца не остановит… с мужьями порой случается… всякое, — Катарина вытащила из-под кровати тяжелый сундук. — Если он меня найдет, придется снова бежать… и снова…
— И всю жизнь бегать собираешься?
Катарина пожала плечами.
Как получится. Может статься, что жизнь эта будет не такой уж и долгой.
Джио смотрела задумчиво, но говорить ничего не говорила, потом и вовсе спряталась за газетой, будто бы и вправду были ей интересны те пустые новости. Катарина же открыла сундук.
Ее сокровища.
Аметисты. И пара крупных опалов. Россыпь изумрудов. Сапфиры — хороши для водной стихии. Жемчуг речной и морской… надо будет сделать себе амулет, чтобы волосы не путались.
Хотя… Катарина же обрезать собиралась?
Толстый кусок нефрита, слишком большой и неровный, но удивительного белого цвета, словно молоко застыло.
Металлы.
Тигели. Молоточки. Тонкий инструмент. Лупы и разборный столик. Ее альбом с узорами, заполненный едва ли на треть. Катарина вытащила ее и раскрыла. Провела ладонью по шершавым листам.
Отцу ее увлечение артефактами никогда не нравилось. В глазах его это вновь же добавляло Катарине несовершенства, но вот Генрих, удивительное дело, не имел ничего против. Более того, он приказал оборудовать мастерскую.
Под нее отдали комнату, в которой седьмая королева ткала гобелены, а затем, когда Катарина отправилась в Королевскую башню, в ней появились холсты и краски.
Та, что хотела стать девятой, любила живопись.
Катарина провела пальцем по завитку. Как там дальше было? Закрыть глаза. Вздохнуть. И представить узор, который она вырисовывала раз за разом, пытаясь разгадать его смысл.
— Собираешься повторить королевские артефакты?
— Собираюсь улучшить, — Катарина пересела за столик, на котором полагалось писать письма. Только кому? — На самом деле они не столь совершенны, как принято считать. Да, силы в них немало. Пожалуй, даже слишком много.
Катарина поморщилась, вспоминая, каково это, пропускать сквозь себя гудящие потоки, слишком мощные, слишком яростные, слишком…
Было больно.
Сперва.
Потом она более-менее привыкла и научилась отделять себя от этой боли.
— Даже так? — Джио плевать было на артефакты.
— Когда они были сделаны? Пять сотен лет тому? Конечно, накопители в них стоят мощнейшие, но вот все остальное… магическая наука не стоит на месте, — Катарина развернула альбом. — Смотри, вот эта связка…
Ее палец прошелся по боковому элементу, который по замыслу создателя уравновешивал четыре центральных.
— …содержит двадцать три руны, что очень много. Сейчас доказано, что нецелесообразно использовать сочетания, в которых более дюжины рун, — об артефактах думать легко.
Будь она мужчиной, она бы отправилась учиться.
Быть может, в Саббон, что стоит на берегу Римской реки, а может, и в Рим. Отец отправил брата туда, хотя тот учиться не желал. Но кто спорит с отцом?
— Взаимодействие двух или даже трех рун просчитать легко. Когда рун четыре или пять, уже сложнее. Возникают связи второго порядка, которые тоже приходится учитывать. Когда рун около десяти, требуется принимать во внимание и связи третьего порядка… именно поэтому дюжина считается критическим числом, поскольку большее количество рун приводит к возникновению не только новых тонких связей, но и целых рунных блоков, которые в свою очередь дестабилизируют структуру.
Джио умела слушать.
Всегда.
Помнится, первое время Катарина ее боялась. И терялась в ее присутствии. Впрочем, в первое время она терялась постоянно, а Джио ждала. Джио умела держаться рядом, но будто бы в стороне.
— Раньше учитывались только первичные связи, и с этой точки зрения структура близка к совершенству, но если посмотреть иначе… — Катарина провела пальцем, разделив рунный блок на три части. — Огромное количество энергии тратится на то, чтобы удержать саму структуру, не позволить ей развалиться. Что-то рассеивается, а уж остатки уходят на выполнение непосредственной функции. И так во всем.
