Симона Вилар - Ведьма княгини
Вставала луна, свет ее полосами пробивался через лес. Сквозь вытоптанный подлесок вокруг все было видно хорошо. Малкиня находил след Малфриды, как опытный древлянин-охотник: там заметил, что ветка согнута, там роса на павших листьях не блестит — сбила ее длинным подолом чародейка. И как различает все это под блеклыми лунными лучами, когда свет и тень перемежаются? И вдруг волхв замер так резко, что Свенельд едва не наскочил на него.
— Тсс! — поднял руку ведун.
Вскоре и Свенельд расслышал за деревьями отдаленный детский плач. Они оба кинулись вперед — и увидели Малфриду. Ведьма двигалась между большими стволами, как темная тень. Всклокоченная голова, волосы по спине ниспадают, будто летят за ней по воздуху, сама закутана в свою пенулу, дитя несет на руках осторожно, можно было расслышать, как что-то говорит крикуну, вроде успокаивает. Даже приостановилась, возится с ним.
— Грудь дала, — тихо шепнул Малкиня. И с каким-то сожалением: — Как же можно дитя молоком своим кормить, а потом отдать кому-то?
— А может, она просто это… Ну и впрямь по бабьим делам отправилась. Вот поплещется сейчас в лесном ручье, омоется да назад повернет.
— Да что бы ей вой и в стане не нагрели бы воды? Нет, Свенельд, она знает, что делает. Чуешь… Ах да, ты не можешь. Но ее как будто ведет кто-то. Вон, посмотри.
Малкиня осторожно отвел в сторону длинную ветку калины, указывал. Малфрида в этот момент как раз переходила открытое пространство лесной поляны, лунный свет очертил ее силуэт, и стало видно, что подол ее платья впереди как-то странно оттянут, словно кто-то маленький и невидимый тащит ее за полу.
Волхв поднял голову, смотрел на небо, даже воздух в себя втянул, принюхался, будто зверь.
— Видишь, посадник, она идет как раз по границе света и тени. Здесь Перун бушевал во время тризны по князю, здесь сейчас иные силы правят. А там, — он указал рукой на темно нависающую тяжелую тучу, где не было ни лунного света, ни звезд, — там другая власть, там Морена в силе и новый ее господин Чернобог. Но туда Малфрида не пошла.
Для Свенельда все это было слишком сложно. Не был он мастак чародейства эти разбирать. Но и у него отчего-то сложилось странное ощущение, будто вокруг нечто сгущается. И при этом было так тихо, как тихо и быть не может. Лучше бы что-то происходило, пусть бы дух какой вышел или мертвяк поднялся, тогда хоть знаешь, с кем надо бороться. А так… так какая-то оторопь находила. Хотелось зажмуриться, присесть, закрыть голову руками, зарыться в мох, забиться в ямку под корнями. Свенельд даже осерчал на себя за подобные страхи. Потому отстранил ведуна и решительно шагнул вперед.
Но если Малкиня и в ночи мог ходить привычным и осторожным шагом лесного жителя-охотника — ветки не заденет, валежину обойдет, чтобы не задеть, — то Свенельд шел, как умел. Вот и хрустнула под его сапогом ветка, сломалась пополам. Он даже замер растерянно.
И тут же Малкиня почти повис на нем, пригибая в заросли молоденьких берез.
Свенельд только через миг смог посмотреть, когда нетерпеливо скинул с затылка давящую руку волхва. Но тут же опять приник к земле. Н-да, порой его жена, знакомая до последней родинки на теле, вызывала в нем настоящий страх. По крайней мере, то, что увидел мельком Свенельд…
Она показалась ему тенью, стройной и пышноволосой тенью, почти красивой… если бы не была столь жуткой. Ибо на этом темном в ночи лице светились огромные глаза. Казалось, свет шел от них в ночь, будто в самой ведьме Малфриде сейчас горел некий желтый, как вечернее небо на закате, огонь. Внутренний. Но сама она была черна, как некий беспросветный дух.
— Чур меня!..
— Тсс! Она хорошо видит во мраке, — шепнул рядом Малкиня. — Затаись, пока не заметила.
Борони боги, чтоб заметила! — ужаснулся Свенельд. И снова стало противно от этого страха. Но головы от земли поднять все же не решился. Так и лежал, размышляя, а на кой ляд ему все это? Может, стоит вернуться?
Но и не заикнулся о возвращении. Он витязь или нет? Он сын викинга, он воевода киевский. Ему ли бояться! Но так он просто подбадривал себя.
— Я ведь все одно понял, куда она направилась, — через некоторое время сказал Малкиня. — И лучше нам не идти след в след за ведьмой, а обождать…
В его голосе прозвучало жесткое осуждение. Но не страх. Поэтому Свенельд и слова не промолвил, когда через какое-то время ведун опять увлек его в лес. Не за Малфридой, а как бы немного в сторону.
— «Ложе для подношений» этот камень называется, — объяснял ведун по дороге. — Место известное. Простому люду пути туда нет, а вот мы, волхвы, там частенько бываем, когда надо жертву особую преподнести. Вот и Малфрида туда направляется, больше тут идти ей некуда: справа и впереди болота, слева обрывистые берега реки Ужи. А «Ложе» камень особенный — из земли выпирает тяжелой глыбой, но поверхность его волхвы еще в незапамятные времена обтесали, для возложения жертв. Там капище древнее… Ну, было, скажем так, до того, как Маланич не надоумил нас изваяния старых богов порушить ради Чернобога.
Что каждое капище у древлян является особым местом, Свенельд и без него знал. Некогда был ему дан указ посетить те святилища потаенные да проведать, что за чародейство у древлян такое особенное. Не очень тогда у него это получилось[110]. Но и не забыл, что удалось выяснить: капища древлян — места особой силы. И простым смертным туда лучше не ходить. Свенельд же был самый что ни на есть обычный молодец из плоти и крови. Разве что с тех пор чародейскую воду пить научился. Значит, и в нем есть нечто особенное. Значит — была не была! Вон ведь Малкиня не страшится. Ну да Малкиня и есть волхв, каким туда открыт доступ. И по тому, как уверенно ведет Свенельда, видно — бывал там не единожды.
Малкиня и впрямь теперь, когда они не крались за чародейкой, двигался скоро и уверенно. Даже заметил, что они придут на место раньше ведьмы. Впервые он так Малфриду назвал. И чего так рвется? Может, за ее сына волнуется? А вдруг все же его дитя?
Малкиня тут же повернулся и быстро сказал:
— Да не мое это дитя, не терзайся! А горестно мне, что милая мне Малфрида дурное замыслила, потому и иду. Я ведь мужчина, у меня свой мир, своя справедливость, какую вы, варяги, честью называете. Так вот: моя честь не позволяет разрешить ведьме погубить невинное дитя. Она же хоть и кормила его своим молоком, а погубить решила — это уж точно. Ибо на «Ложе-камень» кладут только жертву. И если порой и умащают богов детской кровью, то сами родители никогда такого не делают. Это… Это чудовищно! Это проклятье на всю жизнь!
Он говорил запальчиво, все громче и громче. Свенельд даже взволнованно осмотрелся, будто опасаясь, что их услышат. Но Малкиня опять-таки уловил эту мысль и успокоил посадника. Нет тут никого такого, кто прислушается. Он ведун и знает это.
