Дженнифер Арминтраут - Превращение

— Что это? — задыхаясь, спросила я, когда он вложил ларец мне в руки.

— Мое сердце.

Кир притянул меня к себе и поцеловал. Я почувствовала огромную печаль. Я знала, каково это, хотеть любви: возможность обладания ею постоянно ускользала от меня. Но Кир не был похож на меня: мне пришлось научиться заполнять жизнь чем-то другим, он же просто пытался заставить других любить себя. В конце концов, его поиски силы и контроля стали его погибелью. Потому что теперь, когда он поверил, что наконец-то получил любовь, он позволил себе стать уязвимым.

Я подняла крышку ларца рукой, в которой все еще держала нож. И колебалась только секунду, укрепляя свое мужество воспоминаниями о каждой жестокости, которую Кир совершил по отношению ко мне. Повернув голову, я поцеловала его в холодную окровавленную щеку.

— Мне так жаль, Кир.

И мне действительно было жаль. Я сожалела, что у него не было лучшей жизни, сожалела, что он не мог быть мужчиной, которым должен был быть, и я даже немного сожалела, что не смогла заставить себя полюбить его. Для его же блага. Но сейчас не было времени для сожалений. Я воткнула нож в ларец, в высохший предмет, который был его сердцем.

Кир закричал.

Дело было сделано.

Языки пламени поднимались от его ног, но вместо того, чтобы охватить тело, они сжигали его изнутри. Кир откинул голову назад с криком агонии, когда слепящие белые вспышки появились в его глазах, рту и ноздрях. Его кожа исчезала, обнажая мышцы под ней. Яростный ветер наполнил комнату, унося плоть с его костей, но крики Кира все продолжались и продолжались. Я вцепилась в мраморный стол, чтобы меня не унесло.

Скелет Кира висел в воздухе. Шар чистого голубого пламени возник там, где должно было быть его сердце. За секунды его кости превратились в пепел и развеялись.

Внезапно ветер прекратился, и я упала на пол.

— Это была явно самая крутая вещь, которую я когда-либо видел, — с трепетом произнес Макс.

— Заткнись, Макс, — я услышала шаги, затем Натан опустился на колени и обнял меня. — Кэрри, ты в порядке?

Я не могла говорить. Могла только рыдать.

Он сжал меня в объятии, которое было бы удушающим, если бы я перестала плакать и решила вздохнуть.

— Все закончилось, — утешал он, гладя мои волосы. — Ты держалась молодцом.

— Мы должны забрать ее сердце обратно у Пожирателя Душ, — тихо сказал Макс. — Здесь есть кто-нибудь, кто может помочь?

— Далия, — сказала я, вытирая глаза. Не спрашивая меня, Макс и Натан помогли мне подняться, и мы вышли в коридор.

Далия спускалась по лестнице, ее лицо было залито слезами:

— Ты сделала это? — Я кивнула. — Тогда иди и возьми свое сердце.

Она засунула серый предмет в сумку «Зиплок» и протянула ее мне. Я с неуверенностью смотрела на нее.

— Это оно, — сказал Натан. — Я бы узнал его везде.

Я взяла сумку.

— Если я когда-нибудь снова увижу вас, ребятки, я, вероятно, вас убью, — предупредила Далия.

— Тогда, надеюсь, никогда не встретиться тобой снова, — сказала я, вкладывая душу в каждое слово.

Я хотела спросить ее, остаться мне в поместье или уйти. Более того, мне важно было знать, будет ли Кларенс в безопасности с ней, поскольку он скорее останется здесь и умрет, чем встретит жизнь за этими стенами.

Но Натан и Макс уже направились к двери, и я не хотела испытывать судьбу, оставаясь здесь и дальше.

Я не оглядывалась, когда мы шли по подъездной дорожке, но не могла перестать представлять освобожденную душу Кира, скользящую в бесцветной загробной жизни рядом со мной, на пути к вратам.

ГЛАВА 25

Что-то во веки веков

Прошла неделя, прежде чем я перестала плакать целыми днями. Большую часть времени я оставалась в комнате Натана, свернувшись клубочком под одеялами в его кровати.

Натан был рядом со мной, когда не наблюдал за приготовлением к повторному открытию книжного магазина. Мы не разговаривали. Не думаю, что сказала ему хоть слово за шесть дней. Но когда моя депрессия рассеялась на достаточно долгое время, я решила, что должна спросить о том, что видела.

— Сколько времени вы были женаты?

Натан вздохнул и лег рядом со мной.

— Это один из тех неизбежных разговоров, да?

— Да.

Я взяла кружку крови, которую он оставил для меня на ночном столике. Кровь начала сворачиваться, но я все равно выпила, радуясь, что мой аппетит возвращается.

Натан откашлялся.

— Почти тринадцать лет.

— Ты сильно ее любил, — я накрыла его руку ладонью. Я здесь для тебя. Позволь мне войти.

Когда он посмотрел на меня, его глаза были окружены красными кругами.

— Я люблю ее.

Настоящее время потрясло меня.

Он почувствовал это. Но не извинился.

— Я не хочу, чтобы ты думала, что не волнуешь меня. Это не так. Узы крови видят это. У меня нет выбора в этом случае. Но я не могу отпустить ее.

— Ты не должен, — по моей щеке скатилась слеза. — Натан, ты…

«Любишь меня?»

— Нет, — он знал, что я намеревалась спросить у него. Вспышка боли исказила его черты. Мое сердце должно было превратиться в камень в моей груди, но я знала, что он отвергает не меня. Он отвергал себя.

В течение нескольких минут мы лежали в тишине. Ничего кроме напряжения, связывающего нас через узы крови. Наконец он перекатился набок, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Теперь остается вопрос: ты присоединишься к «Движению»? Ты думала об этом?

Конечно. Я была почти готова сказать ему, куда он мог засунуть свое драгоценное «Движение», но слова не успели сорваться с моих губ, как он снова заговорил:

— Потому что я выхожу.

Внезапно я осознала значение фразы: «Я поражен до глубины души».

— Ты серьезно?

Он засмеялся.

— Я был на испытательном сроке более семидесяти лет за то, что убил Марианну. Я никогда не прекращал жалеть об этом, и если бы прямо сейчас кто-нибудь зашел в эту дверь и дал мне шанс поменяться с ней местами, я бы сделал это. Но «Движение» никогда не простит меня, а пока они не перестанут бросать мне это в лицо, я не смогу двигаться дальше.

Здесь было большее. Я чувствовала это прямо под его сожалением. Но я не стала давить. Для этого будет другое время.

— Это большая перемена. Я тоже кое-что сделаю. Начну искать собственное место, — сказала я с жизнерадостностью, которую на самом деле не чувствовала.

— Нет, — его восклицание было таким страстным, что испугало меня. Более мягко он пояснил: — Кэрри — ты мой потомок. Я бы никогда не попросил тебя уехать. Я не думаю, то смог бы выжить, если бы ты сделала это.

— Это не значит, что я не могла бы забежать и навестить тебя.