Luide - Любовь до гроба
Сарказм в тоне дяди заставил молодого дракона вскинуть на него глаза, и тот кивнул, видя волнение Шеранна.
— И что мне делать теперь?! — как-то растерянно спросил молодой дракон.
Защитник чуть печально улыбнулся, вспомнив, как племянник, рано лишившийся родителей, в детстве приходил к нему, чтобы пожаловаться на свои беды и попросить совета.
— А что тут поделаешь? Пожелай им счастья.
— Нет! — вспыхнул Шеранн.
— Не делай глупостей! — встревожился Шайдирр и сильно сжал плечо племянника. — Оставь их в покое, вспомни о Шайрине и детях!
— Я был слеп, дядя, — прикусив губу, глухо признал молодой дракон. — Поверь, я не обижу Шайрину и стану часто навещать детей, но я должен вернуться к Софии.
— Это только ревность! — в голосе Защитника звучало искреннее беспокойство. — Пойми, тебе нужно немного отдохнуть, развеяться и…
— Ты говоришь, я ее обидел. И она меня ненавидит. Но за что? Я не мог остаться! — ломая пальцы, воскликнул Шеранн, не слушая. — Она ведь всего лишь человек… И Шайрина…
— Что же изменилось теперь? — сухо спросил Шайдирр. — Она по-прежнему человек, а ты все так же женат. — Он помолчал и добавил как бы через силу: — И еще ты должен понимать, что если вознамеришься окончательно разрушить добрые отношения с господином Рельским, то ты поступишь против интересов драконов. К тому же Шайрина не простит обиды, а она принадлежит к влиятельной семье… Даже недавние заслуги тут не помогут и тебе придется уехать, как минимум, на полвека.
— Значит, я уеду, — вздернул подбородок Шеранн.
— Мальчик мой, не делай глупостей, — обеспокоено увещевал его дядя. — Ты всегда был вспыльчивым и порывистым больше остальных, не зря тебе дано такое имя. Но не спеши принимать решение, о котором потом пожалеешь!
— Пожалею? — отвернувшись, молодой дракон не смотрел на Защитника, но в голосе его слышалась страстная уверенность в своей правоте. — Ты не знаешь, дядя, но после возвращения я не нахожу себе места. Мне казалось, что я буду счастлив вернуться домой, к жене и детям, но обнаружил, что теперь их общество меня раздражает. Мне здесь скучно! Я стал несдержан и мрачен, меня постоянно донимают мысли о мире людей. И она… она моя и не смеет быть чьей-то еще!
Шайдирру так и не удалось ни в чем убедить Шеранна. Он всегда был таким: вспыльчивым, импульсивным, забывающим обо всем в едином рывке к цели… Теперь его целью была человеческая женщина, и ничто не могло убедить его отступиться.
Будто ребенок, поднимающий дикий ор, стоит покуситься на его игрушку…
Глава 40
Разговор с Шайриной вышел тяжелым. Окончательно ссориться с супругой он не намеревался, ведь у драконов не существовало разводов. И спустя некоторое время он непременно должен был к ней вернуться… Надо думать, эти соображения нисколько не успокоили рыдающую драконицу. Она гордо предложила неверному мужу катиться на все четыре стороны, однако пообещала, что не будет мешать ему видеться с детьми.
Впрочем, со временем она наверняка успокоится, и, взвесив все, примет обратно блудного супруга. В конце концов, у них дети!
Кстати, с означенными детьми проблем оказалось намного больше. Если малышка Шейна еще толком ничего не понимала и только тихонько плакала, протягивая ручки к папе, то сын был настроен куда решительнее.
Шеранн, навьючивая пожитки на одолженную у дяди смирную лошадку, поморщился, вспоминая прощание с дочерью.
— Значит, это правда? — прозвенел вопрос за его спиной.
Дракон медленно повернулся к сыну. Тот — еще подросток — последнее время сильно вытянулся и сделался странно похож на кузнечика: длинные руки и ноги, неловкие дерганые движения…
— Что именно? — попытался вывернуться старший.
— Не надо делать вид, что не понимаешь! — по-юношески ломкий басок младшего срывался от негодования. — Ты бросил маму ради какой-то человеческой женщины!
Шеранн шагнул вперед, попытался погладить сына по упрямым вихрам, но тот строптиво мотнул головой, отстраняясь, и неприступно посмотрел на отца.
В отчаянии Шеранн запустил руку в собственные волосы, растрепав и без того взлохмаченную прическу. Разговор этот был самым тяжелым испытанием из выпавших на его долю за последнее время.
Что бы ни думала Шайрина о неверном муже, что бы ни высказывал дядя безрассудному племяннику, — они хотя бы могли понять причины его действий, но как объяснить их неуравновешенному подростку, твердо уверенному, что мир делится лишь на черное и белое, а поступки бывают только правильные и ошибочные?
— Я понимаю, ты оскорблен, — заговорил Шеранн, — но это не имеет к тебе никакого отношения. Что бы ни происходило между мной и твоей мамой, я все равно буду любить тебя и твою маленькую сестренку…
— Но ты нас бросил! — вскинулся мальчишка, и в глазах его заблестели слезы.
Яростно вытерев их рукавом, он с вызовом взглянул на отца и выпалил:
— Никогда тебе этого не прощу!
Шеранн вскипел — недоставало еще оправдываться перед собственным малолетним ребенком! — но усилием воли сдержался.
— Ты еще мал, Шемитт, — сказал он наконец. — Просто запомни: я люблю Софию и хочу быть с ней. Уверен, когда ты немного подрастешь — поймешь мои чувства.
— К человеческой женщине?! Никогда! — вспыльчиво выкрикнул юнец. — И ты мне больше не отец!
Он бросился прочь, не разбирая дороги.
Шеранн с тоской посмотрел ему вслед. Мальчик как раз был в том опасном возрасте, когда дети уже перестают безоговорочно верить родителям и отчаянно отрицают ранее незыблемые авторитеты, оттого ему тяжелей всех принять такой поворот.
Но он все решил, и теперь стремился в мир людей так же истово, как еще недавно торопился его покинуть…
Привыкнув ложиться спать в один и тот же час, госпожа Чернова не изменила привычкам и сейчас, хотя в последнее время ей редко доводилось поспать хоть несколько коротких часов. Безжалостная бессонница мучила ее долгие недели, с того самого дня, когда…
София раздраженно встряхнула головой. Сколько можно думать о нем?! Она не станет снова перебирать в памяти те весенние ночи…
"Мне бы только знать, что с ним и где он сейчас…" — подумала молодая женщина и раздраженно стукнула ладонью по изящному столику.
Разве она смеет вновь его вспоминать?
Любовь может быть карой. Раньше ей это казалось несусветной глупостью, теперь же оскорбленные чувства горчили на губах, отравляли весь мир, ложились безликой серой вуалью на все вокруг.
Отравленный мир корчился, строил рожи, дразнил…
В теплом дневном свете ее отпускало, а вот ночь приносила с собой мучения.
