Шеррилин Кеньон - Ночные объятия

Но мать убрала брата прочь, подальше от его досягаемости.

— Этого не может быть, — всхлипывала она. — Он слеп.

— Он не слеп, Величество, — сказала самая старая из знахарок, выйдя из толпы вперед. Ее белые одежды были сплошь расшиты узорами из золотых нитей, а на седых волосах красовался богато украшенный золотой венок. — Он послан вам богами.

Король зло прищурился на королеву:

— Вы были не верны мне?

— Нет, никогда.

— Тогда как он появился из Вашего лона? Мы все здесь были свидетелями этого.

Все разом посмотрели на знахарку, безразлично смотревшую на крошечного беспомощного ребенка, плачем требующего, чтобы кто-нибудь обнял его и утешил. Согрел.

— Он будет разрушителем, этот ребенок, — старческий голос был громким и звучным, и все услышали ее предсказание. — Его прикосновение принесет смерть многим. Даже боги не будут в безопасности от его гнева.

— Тогда немедленно убейте его.

Король приказал стражнику достать меч и лишить ребенка жизни.

— Нет! — сказала знахарка, останавливая стражника прежде, чем тот успел выполнить приказ короля. — Убьете этого младенца, и Ваш сын тоже умрет, Величество. Их жизненные силы переплетены. По желанию богов Вы должны воспитать его.

Ребенок рыдал, не понимая страхов, которые он ощущал от тех, кто окружал его. Он хотел лишь, чтобы его обнимали так же, как брата. Чтобы кто-то обнял его и сказал, что все буде хорошо.

— Я не буду воспитывать монстра, — ответил король.

— У Вас нет выбора, — старуха взяла ребенка и протянула его королеве. — Он родился из Вашего тела, Величество. Он — Ваш сын.

Ребенок завопил еще громче, пытаясь дотянуться до матери. Она в отвращении отшатнулась, еще крепче сжимая второго ребенка.

— Я не буду кормить грудью это. Я не прикоснусь к нему. Унесите это подальше от меня.

Знахарка протянула ребенка отцу:

— А что Вы, Величество? Вы не признаете его?

— Никогда. Этот ребенок не мой сын.

Знахарка глубоко вздохнула и показала младенца всем присутствующим. Она держала его небрежно, в прикосновениях не было ни любви, ни сострадания.

— Тогда он будет назван Ашероном, подобно реке горя. Подобно реке подземного мира, его путь будет мрачным, долгим, наполненным терпением. Он обретет способность давать жизнь и забирать ее, и будет идти по жизни в одиночестве, покинутый всеми, и будет всегда пытаться найти доброту, а вместо нее находить бессердечие.

Старуха посмотрела на младенца в своих руках и произнесла простую истину, которая будет преследовать этого мальчика весь остаток его существования:

— Только боги смогут пощадить тебя, маленький первенец. Больше никто.

Гора Олимп

Эш приблизился к священному храму Артемиды и мысленно распахнул двойные двери.

Высоко подняв голову и сжав ремень рюкзака, он заставил себя пройти через богато украшенный золоченый раствор дверей в тронный зал Артемиды, где она сидела, слушая одну из женщин, которая играла на лютне и пела.

Девять пар женских глаз с любопытством уставились на него.

Без единого слова восемь прислужниц собрали свои вещи и бросились из комнаты вон, как всегда делали при его появлении. Они осторожно закрыли за собой дверь и оставили его наедине с Артемидой.

Эш смутно помнил тот день, когда в первый раз был допущен в частные владения Артемиды на Олимпе. Он был молод, и ему внушали страх замысловато изрезанные мраморные колонны. Они поднимались над мраморным позолоченным полом вверх на двадцать футов к куполообразной золотой крыше, украшенной лепниной, изображавшей сцены из жизни живой природы. У комнат не было стен с трех сторон. Вместо них вокруг открывался вид на прекрасные небеса с белыми пушистыми облаками, плывущими на уровне глаз.

Сам трон не был так богато украшен, и это немного расслабляло. Он больше походил на шезлонг, который легко мог увеличиться до размеров кровати, и стоял в центре открытого пространства, заваленный пышными декадентскими подушками цвета слоновой кости с золотыми кисточками.

Только двоим мужчинам разрешалось входить в храм — брату-близнецу Артемиды, Аполлону, и ему.

Эш с удовольствием уступил бы эту честь кому-то другому.

На Артемиде был надет совершенно белый пеплос, полностью скрывавший ее гибкое тело от всех, кроме него. Под тонкой тканью темно-розовые соски ее грудей напряглись и сморщились, подол одеяния приподнялся, приоткрыв темно-рыжий треугольник в развилке бедер.

Сделав глубокий вдох, Эш сократил расстояние между ними и встал перед ней.

Артемида подняла красиво изогнутую бровь, жадно уставившись на его тело.

— Интересно. Ты выглядишь более непокорным, чем обычно, Ашерон. Не вижу доказательств подчинения, которое ты обещал мне. Ты желаешь отозвать душу Тэлона?

Он не был уверен, что у нее есть силы сделать подобное, но не хотел проверять это на практике. Однажды он уже заставил ее раскрыть карты и теперь жил, жалея об этом.

Движением плеч Эш сбросил рюкзак и опустил его на пол. Потом снял кожаную куртку и прикрыл ею рюкзак. Падая на колени, он положил руки на обтянутые кожей бедра, стиснул зубы и опустил голову.

Артемида медленно поднялась с трона и подошла к нему.

— Благодарю тебя, Ашерон, — произнесла она, вставая рядом.

Запустив руку в его волосы, она снова превратила его в золотистого блондина, расплела косичку, и волосы разметались по его плечам и груди.

Отведя их в сторону, Артемида освободила его шею слева, открывая плоть своему пристальному взгляду.

Медленное царапание длинного ногтя по его коже вызвало холодный озноб на руках и груди.

А потом она сделала то, что он ненавидел больше всего.

Она подула на заднюю часть его шеи.

Эш подавил в себе желание поежиться. Она единственная знала, почему он ненавидел это ощущение, и проявила жестокость, напомнив о его месте в ее мире.

— Не смотря на то, что ты можешь подумать, Ашерон, мне не доставляет никакого удовольствия заставлять тебя подчиняться мне. Я предпочла бы, чтобы ты находился здесь по собственному желанию, так, как это было раньше.

Эш закрыл глаза, потому что помнил те дни. Он так любил ее тогда. И испытывал боль, когда вынужден был покидать.

Он верил в нее и подарил то, что не дарил никому — свое доверие.

Она была его миром. Убежищем. В то время, когда никто не хотел с ним знаться, она приняла его в свою жизнь и показала, на что это похоже — чувствовать себя желанным.

Они вместе смеялись и любили. Он разделил с ней такие вещи, которые не делил больше ни с кем, ни до нее, ни после.

И тогда, когда она нужна была ему больше всего, Артемида холодно отвернулась и оставила умирать его в мучительной боли. Одного.